[empty-train]

Название: No Light
Автор: Вайр
Бета: Касавир
Фэндом: Neverwinter Nights 2 (Mask of the Betrayer)
Персонажи: Линдетт Фарлонг, Ганн, Сафия, Каэлин, упоминания партийцев ОК
Таймлайн: После Шабаша
Рейтинг: R
Жанр: Ангст, драма
Размер: мини
Статус: в процессе
Саммари: Когда тебе кажется, что ты совершил ошибку, когда тебе кажется, что нет выхода и света в конце следующего коридора, тогда даже самый дорогой сердцу может стать заклятым врагом.

Глава 1 - Под смутным подозрением

Глава 1. Под смутным подозрением

...Фарлонг осторожными, аккуратными движениями, но с долей брезгливости на губах вытирает клинки, по самые эфесы залитые темной кровью, о ближайший, неестественно изогнутый труп ведьмы Шабаша. Тот лежит буквально под ногами. Ганн тормошит Сафию и Каэлин, используя остатки своей магии, чтобы хоть как-то подлатать раны - их, а не свои. Фарлонг от предложенной помощи отказалась наотрез, заявив, что она протянет еще долго и ее раны далеко не смертельны.
Ну и черт с ней, думал сын ведьмы, искоса наблюдая за тем, как следопытка разматывает последние бинты и перетягивает глубокий порез на ноге, усевшись прямо на труп какой-то карги. На лице эльфки играла меланхоличная досада. Она фыркнула, оглядев результат своей работы, и поднялась.
С таким видом, как будто здесь никого больше не было.
С таким видом, будто она каждый день косит ночных ведьм направо и налево.
С таким видом, будто здесь не было его.
Эти ее выходки и лицо «я-ледяная-королева-Фарлонг» раздражали Ганна настолько, что порой ведьмаку хотелось плюнуть на всю эту опасную авантюру и покинуть отчаянный отряд, не попрощавшись и не кинув палу колкостей им на дорогу. Он знал, что никуда не уйдет, знал, что если оставит Фарлонг – то это будет самой большой ошибкой в его жизни, знал, что она не выживет без него, знал, что, вполне возможно, его решение остаться в этой опасной компании будет стоить ему жизни (и окончательной смерти в желудке Пожирателя), но был готов ко всему.
Такая преданность обескураживала и восхищала его самого.
Молчали. Эльфка бродила среди трупов, погруженная в свои мысли, словно в глубокое болото родных земель, завороженная шумом текущей с потолка воды. Она ходила, будто зомби, - чуть прихрамывала, а ноги подкашивались от усталости и напряжения, – но это не мешало ей деловито собирать стрелы Ганна и обирать мертвые тела на предмет чего-то полезного, ибо нужные ответы Линде уже получила от живых. Все движения делались машинально – она совершала это миллион раз, - но одна мысль упорно билась в голове, трезвоня, словно навязчивый колокольчики Ярмарки Жатвы – то, что произошло, не должно было происходить. «Ты совершила ошибку, Фарлонг», - почти панически билось в голове. Не нужно было уничтожать Шабаш, не нужно, как бы этого ни хотелось Ганнаеву, как бы ни хотелось потакать его желаниям, которые заражали своей захватывающей силой и яркостью, сметали разумные, холодные мысли и завораживали, заставляя подчиняться.
И – что самое страшное – в тот момент, в поворотный и неправильный, она испытывала самую настоящую радость, ту, которая окрыляет и щекочет ребра изнутри тонким ножиком, ту, которую трудно сдержать и не улыбнуться.
Конечно, она не улыбнулась. У нее клятва.
Линдетт понимала чувства Ганна – если бы эти уродливые женщины убили Дейгуна, она бы не оставила от этого проклятого города камня на камне, она бы живьем кожу содрала с каждой карги, легла бы костьми, но отомстила…но это ее отец.
Какое ей дело до родителей Ганна?
Конечно, Фарлонг знала, что Ганн умеет управлять людьми, если захочет. Она видела. Всего лишь слова, правильно подобранные – и кто угодно готов ради него на что угодно. Опасные навыки, но Линде была уверена, что никогда не попадется на искусно заброшенную удочку.
Попалась. Как дурочка.
Видимо, он прощупал ее маленькую слабость – она слишком вымуштрована и ненавидит вести, так как привыкла подчиняться приказам. Он узнал это, и теперь лишь дернул нужную ниточку, чтобы она ему помогла и даже не заметила этого.
Тварь.
Это злило, ведь Фарлонг чувствовала определенную привязанность и – что там греха таить – доверие к Ганну. Сейчас же все перевернулось все с ног на голову. Ее использовали? Очаровали? Или все вышло случайно, в стихийном порыве, и она просто сама виновата, что поддалась приливной волне, ведь тот, кому уже приходилось мстить, вряд ли когда-нибудь сможет остановиться?
Она не могла с тех пор, как ей исполнилось шестнадцать.
Глупая очарованная деревенская дурочка. Ведь Ганнаев не человек даже, он существо. Как ему вообще можно было доверять? Вот сейчас он нащупал первую нить, а что будет дальше?..
А ты думала, Фарлонг, что Бишоп опасен. Бояться нужно не таких, как Бишоп, а таких, как Ганнаев. Чудищ с красивыми лицами и темными умами.
Фарлонг остановилась у одной ведьмы, в груди которой торчала стрела с темным оперением, выдернула ее и нервно обернулась через плечо. Ганнаев о чем-то тихо говорил с Сафией, с его пальцев лилось мягкое сияние – похоже, волшебница пришла в сознание, но еще не могла встать. Каэлин сидела рядом – видимо, осматривала рану. Тишина была угнетающе-чарующей, нарушаемая лишь тихим мелодичным плеском воды, в воздухе стоял пряный запах крови девяти трупов, пыли и гнилой воды - и он навеки останется здесь таким. Так же, как и эти ведьмы, так же, как и уничтоженные по прихоти каргового отродья знания, с помощью которых, наверное, можно было бы построить новый мир, найти ответы на все вопросы, или обрушить все в Ады. Но кто теперь это узнает.
Вполне возможно, что и они будут погребены здесь, в этом вонючем, переполненном трупами, изгоями и безумцами тонущем склепе. О чем ты думала, Фарлонг?
Сафия встала, опираясь на Ганна, который хоть и ощущал острую боль в районе ребер, но не подал виду. Каэлин едва не подлетела к Фарлонг, чтобы осмотреть ее раны, но следопыт смерила ее привычным угрюмым взглядом и бросила что-то вроде "позаботься лучше о себе, я не смогу спасать тебя вечно". Каэлин, казалось, обиделась, но, с точки зрения Ганна, их предводитель была права. Их сильно потрепало, гораздо сильнее, чем они ожидали, слепо бросившись в бой. Ганн не сомневался в том, что то, что они сделали - уничтожили Шабаш, отомстив за его родителей, - было правильно, но на смену этому чувству пришло иссушающее и изматывающее одним своим присутствием опустошение. Гулкауш ушла, отец давным-давно мертв, дом оказался погребенной под водой тюрьмой - все это в совокупности не давало ни одной радостной мысли, ни одной радостной эмоции, кроме потери.
И это было...странно. Разве он не должен испытывать другие чувства?
Фарлонг закончила с мародерством и вернулась, все еще прихрамывая. На ту же ногу, что и в их первую встречу. Невезение какое-то. Вся в крови, в разодранном когтями ведьм плаще и доспехах - похожая на ту бродяжку в их первую встречу в тюрьме.
- Нужно выбираться, - бросила она, озвучив очевидную мысль, - Мы не можем оставаться здесь ни минуты.
Было очевидно, что никому эта идея не по душе, но положение было безысходным. Как в сказках, - тот самый тяжелейший кульминационный момент, который ломает героев, выведя их к счастливому финалу или поражению.
Ганн любил сказки с печальными концами, но только не в этом случае. Все, что угодно, но только не быть ее героем.
- Как ты себе это представляешь? - устало спросила Сафия, тяжело, как старуха, опираясь о посох. Ее алая мантия потемнела от крови и воды, - За дверями полно охраны. Нам не прорваться, по крайней мере, сейчас.
Волшебница, еле держащаяся на ногах, была права. Из раны на ее голове сочится кровь, зловеще поблескивая в полутьме – одна карга отбросила ее заклинанием, шарахнув о стену, точно тряпичную куклу; Каэлин напряженно молчит, с трудом удерживая себя в сознании. Кажется, она ранена в бок, а Ганн… Ганн не сможет прикрыть их магией, да и пара ребер, судя по его ощущениям и сладковато-металлическому привкусу крови во рту, точно сломаны.
Фарлонг кивнула, поджав губы и не смотря ни на кого. Мелкие бусины в серебристых волосах мелодично звякнули.
- Я понимаю, – привычным тоном «я голем, мне все по металлу» согласилась эльфка, холодно чеканя слова и смотря куда-то сквозь своих спутников, - Но рывок необходим, иначе нас затравят, как крыс. Я выведу вас отсюда, но мне нужно знать, в каком вы состоянии.
В воздухе появилось напряжение, неощутимое до этого. Передышка закончилась, но так не хотелось этого осознавать... Нужно двигаться дальше, ведь кто знает, может, путь на берег будет гораздо более опасным, - вряд ли Ковейя Курганис так просто отпускает своих просителей, даже тех безумных отчаянных счастливчиков, сумевших выпутаться из лабиринта Скейна. Но это же лучше, чем ждать, пока их окружат и банально заморят голодом в это каменной коробке?
Они могли бы забаррикадироваться, неторопливо зализывать раны, строить стратегические планы, копить силы, чтобы потом прорвать охрану без потерь…но не в их ситуации это возможно. В их ситуации будет безрадостный сценарий – когда у Фарлонг иссякнут силы и Пожирателю необходимо будет подкрепиться (а будет это очень и очень скоро), у нее не останется выбора: или позволить Голоду уничтожить себя и перекинуться на другого, или же…
Фарлонг, ты же не думала над вторым вариантом? Ты не думала, кого убьешь первым?
Ганн тяжелым взглядом смотрел на эльфку, но она, казалась, его и вовсе не замечала или не хотела замечать. Хотя совсем недавно – в глубоком ведьмином сне, - едва ли не за руку цеплялась, словно испуганная девочка.
- У нас серьезные ранения, - тихо произнесла Каэлин, оглядывая всех своими непроницаемыми глазами, от которых ни одна деталь не уходила незамеченной, - Я не могу вам помочь, к сожалению. Прорываться – самоубийство, но другого выхода нет.
Линдетт выдохнула, словно долго держала дыхание и поморщилась – ее тоже беспокоили собственные раны. И голод. Чем она слабее – тем сильнее он, и тем сложнее его контролировать, а рядом с ней слишком много восхитительно вкусных душ. Если она сорвется – их призраки будут преследовать ее до самой смерти и являться в мысли гораздо чаще, чем Кара, Нишка, Элани и Бишоп.
Кара. Нишка. Элани. Бишоп.
Окку, которого она съела (от одной мысли тошнит, но дьявол его побери, Шевараш, какой его дух был восхитительно вкусный!). Та чудовищная сущность из печи, говорящая разными голосами.
Сафия. Каэлин. Ганнаев.
Брать ответственность за смерть еще и этих троих Линде не хотела. Она устала от всего. Она просто хочет все прекратить и отпустить их на четыре стороны. Пусть делают что хотят, она одна найдет выход. Но сначала она должна их вывести. Целыми и невредимыми, насколько это возможно.
Вдох, Фарлонг. Выдох. Ты же Рыцарь-Капитан, ты была им когда-то, что тебе не справиться с еще одной задачей?
Нашер тебя не так гонял, старый лысый бесполезный лорд на холодном троне.
Нет, она уже не тот Рыцарь-Капитан. Тот Рыцарь-Капитан не боялась принимать решений, не шарахалась от своих же спутников, не пыталась выполнить непосильные задачи. У того Рыцаря-Капитана была поддержка, - не чета этой.
Тот Рыцарь-Капитан мог рассчитывать не только на себя, но и на других.
Все мертвы, Фарлонг, даже изворотливый Бишоп, с которым вы на спор стреляли белок – кто больше насобирает к ужину, - и тот торчит в Стене Безверующих, строя из себя довольного злодея, каким никогда не был.
Все ей лгут. Сафия что-то скрывает про себя, то ли боясь Фарлонг, то ли боясь себя, Каэлин строит далеко идущие планы, выстраивая им всем дорогу в Ады, а Ганнаев – дьявол с чарующей улыбкой за ее спиной, Линдетт вообще не знает, что от него ждать.
Там, в прошлой жизни, она всегда могла положиться на Касавира. На Келгара. На Сэнда. Да даже на Бишопа.
А здесь все носят маски.
- Ранения. – повторила Линдетт, сохраняя тембр голоса ровным и спокойным. Она всю жизнь училась скрывать эмоции, какие-то пара царапин и дурных снов не выведут из строя ее самообладание! - От этого зависит исход нашего путешествия. Сафия?
Она перевела взгляд на волшебницу, но смотрела будто сквозь нее.
…С Сэндом всегда все было в порядке, кажется, он носил с собой целую алхимическую лабораторию, и его зелий с лихвой хватало на весь отряд. Язва Сэнд внимательно следил за тем, чтобы весь отряд держался на ногах. Неведомым образом в кармане Рыцаря-Капитана всегда оказывалась противоожоговая мазь, смиряющая боль в изуродованных кровоточащих руках.
Стой, Фарлонг! Сэнда здесь нет. Его труп лежит в Мерделейне, он уже гниет, ты бы его уже не узнала.
Сафия поморщилась и приложила руку к ране на голове. Ее пальцы окрасились кровью.
- Кажется, у меня сотрясение. Но я могу идти. – уверенно ответила волшебница.
- Хорошо. – бусины, вплетенные в волосы эльфки, вновь легко звякнули при скупом кивке, - Каэлин? Ранение в бок, да?
- Я уже перевязала свои раны, - быстро ответила жрица Илматера, - но кровопотеря может выпить все мои силы.
Линдетт скривила губы. Ей не понравился этот ответ.
…Фарлонг видела за спиной Полунебесной легко ухмыляющегося Касавира, у которого любая рана была «царапиной». Если бы не Касавир, глупая эльфийская дура Фарлонг умерла бы уже много раз.
Стой, Фарлонг! Касавира здесь нет, Касавир мертв, и давно наблюдает за тобой из чертогов Тира.
Линдетт моргнула. Паладин за спиной Каэлин пропал.
- Перетянем потуже, не умрешь, до самого Мулсантира дотянешь, вот увидишь, - следопыт повернула голову в сторону шамана и пару секунд его изучала, словно ища скрытую опасность. - Ганнаев, ты как?
Ганн не сразу понял, что так сразу его насторожило – то, что она не смотрит в его глаза, как обычно, будто пытаясь заглянуть в бездну, или же то, каким тоном было произнесено «Ганнаев». Да, он свыкся с тем, что Линде называет его полным именем, но сейчас в ее голосе появилась другая, настораживающая глубина. Он слышал этот тембр и видел этот взгляд – с этими напарниками Фарлонг гончей набросилась на Габи Аволов в Мулсантире, а позже, не дрогнув, вонзила клинок в сердце Спящей. Просто из-за того, что обе были полудроу. Не дроу даже, а полу. Они не виноваты в том, что они были такими, они не поклонялись Паучьей Королеве, но молодой последовательнице Шевараша было плевать. Она просто выполняла свой долг, будто выкорчевывая сорняк.
Ганну было жаль ее. Запутавшаяся сектантка, по дурости отказавшаяся от улыбки и смеха, с промытыми, прочищенными мозгами, искренне считающая, что все дроу – зло, не вникающая в суть вещей, не вникающая в то, что дети не отвечают за родителей, и он, Ганн, этому живое подтверждение.
И теперь он чувствует, что этот холодный, цепкий взгляд охотника направлен на него. Он провинился? Что, Фарлонг, понравилось убивать карговых отродий? В чем он виноват, дьявол ее задери? В том, что постоянно прикрывал заклинанием и стрелой? В том, что в первую очередь заботился о ее безопасности, а только потом – об остальных и о себе?
Он виноват в том, что он каргово отродье? Что ж, по крайней мере, он не такой, как все.
О чем она думает? По ней не прочитаешь, она полностью закрыта для всех. Это раздражало. Они так много путешествуют вместе, почему бы не начать доверять друг другу?
Особенно…после того, что она для него сделала.
- Порядок. Если я и лишен заклинаний, то это не значит, что потерян самый лучший лучник твоего отряда, Линдетт, - он легко улыбнулся, одной из своих самых обворожительных и искренних улыбок, показывая, что все действительно в порядке.
Фарлонг хмыкнула. Не поверила.
…Она никогда не спрашивала, в порядке ли Бишоп. Просто кидала склянку с зельем или бинты, а следопыт ловко и легко их ловил. Они почти не разговаривали, но достаточно хорошо понимали друг друга, чтобы не расстаться врагами.
И он, Линдетт, в Стене.
Бишоп за спиной Ганна изчез.
Вдох. Выдох. Пару раз моргнуть. Убедиться, что голос не дрожит.
- Я собрала твои стрелы – сегодня они не раз спасали наши жизни, надеюсь, сделают это снова, – она передала Ганну с десяток стрел, и он с некоторой оторопью их принял, ослабляя крепеж колчана, чтобы вернуть на место, - Сафия, Каэлин, вы останетесь здесь, пока мы с Ганнаевом расчистим дорогу к выходу. Жаль, что никто не верует в Тимору, ее благословение нам бы пригодилось.
Ганн презрительно скривил губы, наблюдая за Линде.
«Что, твой божок, отобравший смех, не будет помогать тебе? Хочешь обратиться к другому?»
Фарлонг не обратила внимания на безмолвный всплеск эмоций Ганна, лишь откинула мешавшие волосы назад. Бусины чарующе поблескивали в неярком синеватом свете. Шрам в виде полумесяца – старый, со сглаженными линиями – придавал строгому профилю какую-то сказочную зловещесть. Будто бы она – единственная выжившая, молодая ведьма, красота которой уже испорчена, но не до конца увяла, - настолько гармонично она вписывалась в безрадостный интерьер без света, лишь с призрачным, скачущим огоньком на стенах, преломляющимся о течение воды миллионами бликов.
Линде, эта молодая, не обратившаяся в каргу ведьма из сказки, убрала сабли в ножны, достала из поясного мешочка какую-то склянку, и из голенищ сапог – два стилета. Не охотничьи ножи, положенные следопыту, а оружие убийц и ассассинов южных стран.
- Я пойду вперед. – коротко отчеканила она.
Вот это выходило за все рамки. Вот это уже было безумием.
- С ума сошла? – Ганн подавил желание тряхнуть эльфку за плечи: было опасение, что она засадит оба стилета в его сердце. Слишком много агрессии в ауре. – Я пойду с тобой.
Она как волк, которого загнали в угол. Опасна сама для себя же.
Возможно, именно поэтому ты идешь за ней, Ганн.
Линде заколебалась на секунду. Сафия и Каэлин тоже заметили, что что-то не так, но обе понимали свою бесполезность. Продолжать бои действительно могли только Линдетт и Ганн, но только ведьмак знал, что Фарлонг так и не обработала свои раны надлежащим образом, и если они серьезны…дело могло быть плохо.
- Идем. Но если что-то пойдет не так – сложим головы оба. Сафия, Каэлин, ждите сигнала. Мы прорвемся. Я вытащу вас отсюда. Обещаю.
И, не медля более ни секунды, не дожидаясь шамана, направилась к выходу, за которым их подстерегало множество менее приятных сородичей Ганна.
Что-то подсказывало ведьмаку, что это предприятие может дорого им обойтись.
Но откуда ему было знать, что у Фарлонг уже была одна такая безумная вылазка, с человеком намного более неприятным и ненадежным, чем он?..
Вот только сама следопытка, сравнивая его с Бишопом, считала наоборот.

Глава 2 - Под испепеляющей злостью

Глава 2 - Под испепеляющей злостью

…Они миновали тяжелые своды первой галереи и вдвоем закрыли с трудом поддающуюся каменную дверь. Теперь притаившиеся в глубинах коридоров враги не могли увидеть раненых Сафию и Каэлин, - по крайней мере, с этого места. Это слегка обнадеживало и позволяло сделать краткую передышку перед опасным броском вперед.
Они, не сговариваясь, тяжело прислонились к каменной двери спинами, переводя сбившееся дыхание, а на деле – собираясь с мыслями. Линдетт очень сильно хотелось упасть и умереть, или, по крайней мере, накормить свое чудовище хоть какой-то пищей, потому что сейчас, кажется, наступила критическая стадия. Было ощущение, что Голод начал переваривать ее внутренности. Боль была такой, будто внутри ежесекундно что-то ломалось, и обрывались тонкие ниточки мелких сосудов, несущих кровь.
Ганнаев же просто стоял рядом, будто думая о чем-то отвлеченном. В первый раз за все время их практически вынужденного путешествия Фарлонг увидела, как скучающее надменное выражение исчезло с его лица, проявив эмоции совершенно другие – усталость, опустошение и боль.
Это не нравилось Фарлонг. Эти эмоции делали его похожим на человека или эльфа.
Пора завязывать с этим путешествием. Пора завязывать с Ганнаевом.
Шум воды прекратился, и напряженная звенящая тишина ударила по ушам огромной мягкой подушкой, сбив с толку Ганна и Линде. За целую неделю скитаний по этому городу они отвыкли от молчания – здесь не было ни шепчущих шорохов Скейна, ни исступленных, безумно-молящих криков Гулкауш, ни сладко-убаюкивающего легкого гула мира грез, - здесь не было ничего. Обычный коридор, обычная галерея, обычные молчаливые камни, которым не одна сотня лет.
- Мы вернемся за ними, - тихо ответила на молчаливый вопрос Ганна Линдетт, не смотря на него. – Как только расчистим путь, мы вернемся.
- Ты же понимаешь, что это самоубийство, верно? – сухо заметил Ганн. На всякий случай нужно уточнить, не спятила ли Линдетт совсем, а то с нее станется…
Было в ней с их первой встречи что-то безумное, неправильное, что-то, что дремлет неспокойным сном старой раны и может проснуться в любую секунду, самую неподходящую, и погубить их обоих. А умирать в ближайшее время Ганн не собирался.
Девушка (по мнению Ганна, на женщину Линдетт еще не тянула) не то фыркнула, не то шикнула, выпуская воздух сквозь плотно сжатые зубы. Казалось, она порядком раздражена и раздосадована, но подрагивающие руки и более бледная, чем обычно, серость лица, выдавали ее с головой.
Черт побери, она боится. Или злится? В любом случае - это плохо.
- Я их не брошу. Где угодно, но только не здесь, – твердо и безэмоционально заявила Фарлонг, будто пытаясь убедить в правдивости своих слов не ведьмака, а саму себя.
Ганн кивнул, и в следующее мгновенье с удивлением воззрился на протянутый рукоятью вперед стилет и какое-то зелье. Фарлонг смотрела на него холодно, и вновь к ней вернулся тот приказной тон, спорить с которым было сложнее всего. Но и ситуация была не та, чтобы перечить:
- Мы должны зачистить следующую галерею предельно тихо, чтобы охрана не подняла тревогу. Пойдем вместе, – тихо сказала она.
Ганн с любопытством повертел в руке небольшую стеклянную бутыль. Другую ладонь приятно тяжелил искусно выполненный стилет. Он никогда не видел и не держал в руках такое оружие – в Рашемене предпочитали… более пробивные методы или магию.
- А что в склянке?
Фарлонг моргнула, продолжая смотреть ему в глаза испытующим взглядом. Они были почти на одном уровне – и Фарлонг была первой девушкой, которой не приходилось задирать голову, чтобы заглянуть ему в глаза.
По меркам своего народа Фарлонг была очень высокой. Она вообще одним своим видом и существованием опровергала все скудные знания Ганна о лунных эльфах.
- Зелье невидимости. Даст пару минут, – медленно ответила Линде, пристально наблюдая, как Ганнаев крутит в пальцах маленькую бутылочку из небьющегося стекла с лиловой жидкостью. Смотрела, будто пытаясь понять, сомневается он или нет.
Изучает. Интересуется. Хочет контролировать его.
Отчасти Ганн был прав, но за небольшим исключением – он превратился из хищника в добычу, и сейчас Фарлонг обдумывала, стоит ли его убить, пока он слаб, или все же стоит подождать.
Интересно, что бы ведьмак стал делать, зная, что Линдетт представляет, как очаровательно смотрелась бы на нем кровавая улыбка от уха до уха?
Его очаровательная, лживая улыбка, заткнувшая бы навсегда его смех, - эмоции, которые он не ценит, эмоции, которые помогают ему лгать и очаровывать.
Ганн вздохнул и закрепил лук за спиной. Он ненавидел оружие ближнего боя, он ненавидел убивать, но с тех пор, как Фарлонг в компании Сафии появилась на пороге его не особенно уютной тюремной камеры, руки у него в буквальном смысле были по локоть в крови. Ведьмаку это поначалу не нравилось, но теперь он…привык? Стал испытывать удовольствие от того, что хоть чем-то занят?
Странно, очень странно. Спокойное чувство уверенности того, что он все делает правильно, пока рядом с ним Фарлонг, настораживало. Будто бы Линде была крепким якорем, которая дала ему ухватиться за себя. Путеводной звездой, свет которой он увидел непроглядной облачной ночью.
Несмотря на то, что она, если говорить честно, ему неприятна.
Это чувство звенело в нем, как тревожный колокольчик. Ганн ненавидел к кому-либо привязываться. Тем более к такой… неприятной особе, как Фарлонг. Как бы она ни помогла ему, как бы ни приятно и неприятно поразила его, какой бы сильной личностью ни была, борясь с проклятием, она все равно пока остается той, кто есть.
Ганна едва не передернуло от воспоминания о том, что сделала Линдетт с трупом того полубезумного дроу, на которого они натолкнулись в Скейне. А потом – как с маниакальным блеском в глазах проворачивала рукоять кинжала, вонзенного в сердце Спящей.
- Сколько их там? – спросил он, чтобы хоть как-то отвлечься.
- Четверо, - коротко ответила Линдетт, наконец, отводя от него взгляд, чтобы убрать волосы назад и завязать их в короткий хвост, - Если мы не справимся, то я дам волю Пожирателю. Если не справлюсь я… ты знаешь, что делать. Только успей убежать.
Сына ведьмы иногда поражало, как эта эльфка может говорить о таких вещах настолько обыденным тоном. Вроде: «Знаешь, я подстрелила нам на завтрак кролика, было бы неплохо перекусить, не находишь?».
Но, может, это все от страха?
Сколько масок она на себя натягивает?
- Ты слишком мрачно на все смотришь, - улыбнувшись, ответил Ганн, подавив желание ободряюще коснуться ее плеча, - Мы смогли вырваться из Скейна, вырвемся и сейчас.
Линдетт отрицательно качнула головой, опустив ее. Несколько серебристых прядей упали ей на лицо, закрывая глаза.
- Я насчитала тридцать карговых отродий, когда мы шли сюда. Еще просители, которые вряд ли обрадуются тому, что теперь им некого ждать. И ты ранен. Расклад плохой. Но мы обязаны.
Фарлонг поняла, что больше не может говорить, и замолкла. Они на волосок от смерти. Никто ее не спасет и никто не найдет. Она может положиться только на Ганнаева, который преследует какие-то свои цели, который не принадлежит даже этому миру! Странный, умный, хитрый, расчетливый зверь, который идет за ней из чистого интереса и скуки. Она не знает, как ей вести себя с ним – просто убить или все-таки попробовать приручить? Или что-то другое?
Фарлонг терялась.
Будь она на Побережье Мечей, все было бы по-другому.
Сэнд бы прочитал длинную цветастую лекцию о том, какого черта они все здесь забыли, как тут воняет и вообще чем скорее они уберутся отсюда, тем лучше; Бишоп бы просто фыркнул, посмотрев на Линдетт, как на маленькую девочку, и спросил, почему бы просто не пойти и не перерезать всем этим ублюдкам глотки. Касавир бы сразу же его оборвал, возразив, что это не разумно, и наверняка бы предложил несколько дельных тактических решений. Исход все равно был бы один и тоже – они просто пошли бы дальше и убивали любого на своем пути.
Но они все мертвы. Почему ты так горюешь по покойникам, Фарлонг?
Шаман молчал, скрестив руки на груди, ожидая, что следопытка все-таки скажет что-то еще, но та подняла голову и сухо отчеканила:
- Идем. У нас мало времени, а глоток, которые нужно перерезать, очень много.
Они бесшумно прошли галерею за крутой лестницей со скользкими неровными ступеньками, застав врасплох и быстро расправившись с четырьмя ленивыми, похожими на орков, отродиями, придержав падение каждого, чтобы не наделать шума. Ганн чувствовал, как горячая, пахнущая металлом кровь заливает ему руки, слышал, как рядом тяжело дышит Фарлонг – если ему было достаточно несложно тихо уложить на пол падающее безжизненное тело, то для тонкой эльфийки это представляло целое испытание на выносливость.
Зелье еще действовало, но Линдетт сказала, что у них всего несколько минут, а это значит, что они могут стать видимыми в любую секунду, и тогда одним перерезанием глоток дело не обойдется. Эх, была бы сейчас рядом с ним его магия…
Но сейчас нет времени жалеть.
Они прошли в следующую галерею, но тут что-то пошло не так, - он услышал, как Фарлонг хрипло выругалась и потянула сабли из ножен с шипящим звуком. Ганн успел уложить еще одного себе подобного перед тем, как зелье прекратило действовать. Он увидел Линдетт, смертельно побледневшую, отшвыривающую от себя отродье-охранника с распоротым животом и перерезанным горлом. В следующую секунду эльфка тяжело, будто силы покинули ее, упала на колени, выронив сабли с громким лязгом, который, наверное, был слышен во всем Ковейя Курганнис. Было не похоже, что ей подурнело от вида вываливающихся внутренностей, - тем, кто подвешивает чужие трупы, наматывая им на горло их собственные кишки, бормоча себе под нос что-то вроде зловещей молитвы, от вида внутренностей плохо не становится.
Хвала всем рашеменским духам, Сафия и Каэлин тогда этого не видели. Голубку бы точно удар хватил.
Странно, что дикарями считают именно рашеми, когда как на далеком Побережье мечей своих хватает. Линдетт не была похожа ни на чопорную аристократку, ни на авантюрную искательницу приключений, ни на несчастную жертву.
Она вся была неправильная, будто бракованный товар на рынке. Слишком жестокая. Слишком мрачная. Слишком скрытная.
- Не подходи, - прошипела Линдетт, когда Ганн импульсивно рванул к ней, даже не осознав своего движения. – Сейчас я… встану и пойду. Ты иди сзади, чтобы Пожиратель…тебя не учуял.
Ганн кивнул, чувствуя, как его собственный дух мечется внутри телесной оболочки, словно пытаясь спрятаться куда-то от того, что чувствует. Ведьмак видел, как спокойная серебристая аура следопытки подернулась черной гнилью, как тогда, с Окку, и понял, что дело дрянь.
Но он все равно к ней подошел.
- Помни о том, что поводок у тебя, а ошейник – у него, - шепнул он, помогая девушке подняться, прижимая к себе и чувствуя, как Линде цепляется за его плечи мертвой хваткой длинных пальцев. Как куклу, он поставил ее на ноги. Фарлонг, чуть покачиваясь на негнущихся ногах, сделала неопределенный жест рукой, словно пытаясь отогнать его, не видя. Так и не коснулась – лишь слегка задела пальцами по скуле.
А потом все будто исчезло.
Будто обрушилась плотина.
По мозгу хлестнуло ядовитой дроучьей плетью.
Виски мгновенно сжало болью, в глазах слегка потемнело, словно чья-то легкая рука опустила на веки траурную вуаль.
Отвратительное ощущение.
Ганн отступил назад, а Фарлонг сделала первый неуверенный шаг, потом второй, третий, вот ее фигура уже в проходе, - только это уже не она, а Пожиратель.
Он появлялся за ее спиной огромной тенью – чудовищное зрелище, а Ганн стоял, тяжело прислонившись к стене в приступе мучительного кашля. Ему казалось, будто даже его разум тошнило, и кашель наполнил рот новой порцией крови. Он зло сплюнул, стараясь не слышать воплей, пропитанных страхом, и омерзительного чмокающего звука, за которым следовал стук падающего тела. Ганн старался не думать о том, что Фарлонг может и не вернуть контроль назад. Ганн старался думать о том, что вытащит Линде отсюда, любой ценой.
И эта мысль казалась ему правильной.
Но почему?
Фарлонг упорно, прихрамывая, шла и шла вперед, ее сабли были уже по рукоять в крови, и Пожиратель, поистине ненасытный, уничтожал всех живых, что попадались на пути, а Ганн отстреливал тех, кто пытался подбежать или наоборот, убежать. Так они прошли еще две галереи, и ведьмак с некоторым сожалением в глазах наблюдал, как кажущаяся маленькой Линде расправляется с ограми. Он пустил стрелу в глаз одному, самому ловкому, пока Пожиратель вытягивал дух из Уваги, из горла которой фонтаном хлестала кровь, и уже было вздохнул с облегчением, пока не увидел маленького мальчика. Того самого, которого так унизительно назвали Кепобом.
Фарлонг-Пожиратель его тоже увидела, и уже шаткой походкой шла к нему, зачем-то убрав сабли в ножны. Инстинктивно протянула к ребенку руку, будто хотела попробовать на вкус, не только его дух, но и мясо. Мальчик в испуге озирался по сторонам, но отступать было некуда, - он был зажат в угол.
Ганнаев не мог назвать себя тем, кто любит детей, но он не мог позволить, чтобы этот ребенок, живущий так недолго и так несладко, умер такой омерзительной смертью.
- Фарлонг! – крикнул сын ведьмы, заставив эльфку медленно обернуться и заметить себя, - Не смей.
Мальчик воспользовался моментом и сбежал, оставив ведьмака наедине с кошмаром любого духа.
Линде смотрела на него, но не видела, будто ослепла. Пожиратель смотрел на него – и видел вкусный, гораздо вкуснее душонок этих вонючих отродий, дух.
- Возьми себя в руки. Хватит. Мы почти дошли, - успокаивающе сказал Ганн эльфке, сделав шаг навстречу и опуская лук. Другая рука потянулась к стилету, заткнутому за пояс.
Линде не прореагировала на его голос и смотрела пустым голодным взглядом. Лишь тень четкими пугающими очертаниями клубилась у нее за спиной. Тонкие, красиво очерченные губы дрожали, словно следопытка пыталась сдержать улыбку, которая запрещена ее верой. Она втянула носом воздух и быстро облизнула губы.
«Твоя душа самая вкусная, Ганн. Именно поэтому ты и убьешь меня. Я…доверяю лучникам».
Какие идиоты выбирают того, кто их убьет?!
- Линде, я не хочу тебя убивать, слышишь?
Эту страшную тишину между ними – тишину между охотником и его добычей, жрецом и его ритуальной жертвой – можно было как будто пощупать рукой.
Фарлонг не слышала слов Ганна и сделала первый шаг в его сторону. Нетвердый, неуверенный, как у ребенка или ходячего мертвеца.
«Что, вот так просто?» – мелькает в мыслях сына ведьмы.
Рука сильнее сжимает стилет, и его холод Ганн чувствует даже сквозь кожаную перчатку.
Как бы ни была отвратительна и неприятна ему эта девушка в некоторые моменты, он не желал ее убивать. Он не убийца.
В конце концов, он знает, что Пожиратель не сможет подобраться к его духу, пока он сам не будет сильно ранен или ослаблен.
Поломанные ребра – ерунда. Ноющая боль в голове и чудовищная слабость в теле от нехватки магии, потери крови, нормального воздуха и еды – сущий пустяк по сравнению с тем, что терпит Фарлонг сейчас.
Фарлонг-Пожиратель медлительна и неповоротлива – словно сущность проклятия уже немного утолила голод или же тело Фарлонг настолько истощено, что Пожиратель не может нормально его контролировать. Или – что вряд ли, как казалось Ганну, – Линдетт пытается вернуть себе самообладание и не сожрать такого полезного спутника, как он, Ганнаев.
Ведьмак знает, что в честном поединке без магии он бы не смог победить Фарлонг – она слишком быстра и ловка. Но Фарлонг-Пожиратель – ее слабое подобие. Он легко отбивает ее удары лезвием стилета и, в конце концов, выбивает сабли из рук Фарлонг, заставив ее вскрикнуть – догадки о том, что с руками эльфки что-то не в порядке, подтвердились.
- Давай же, Фарлонг, приди в себя, - цедит сквозь зубы Ганн, уворачиваясь от удара Пожирателя, размашистого, слепого, совсем не похожего на отточенные движения настоящей Фарлонг.
Давай же. Ты сильная. Тот, кто смог совершить один подвиг, сможет покорить и другие вершины.
Конечно, он знал о Короле Теней. Телторы только и болтали об этой истории - с восхищением и уважением. А это дорогого стоит.
Пожиратель за спиной Фарлонг исчез, но она все еще не стала собой.
Что-то мелькнуло в светло-серых глазах Линде – похожее на понимание и осознание того, что происходит, и в следующую секунду ведьмак отступил на несколько шагов назад от удара в скулу, настолько сильного, что потемнело в глазах.
На одну секунду ему показалось, что Фарлонг пришла в себя и хочет убить его.
Она почувствовала, что он опасен для нее. Не без причин, надо сказать.
Он успел выставить стилет перед собой - перед тем, как на его голову опустилась сабля. Лезвие скрежетнуло о лезвие, высекая искры, но Ганн устоял и отвел удар от себя. Линде (или Пожиратель?) не останавливалась, явно намереваясь убить его, удары сыпались градом, но Ганна сложно было сбить с толку, и он, не думая о том, что будет потом, в один момент нашел брешь в защите Линдетт и всадил стилет прямо в незащищенное плечо, в тот самый момент, когда сам немного открылся, и Линдетт проткнула одной из своих сабель его бок. Навылет.
Боль пришла потом, когда ведьмак почувствовал, что что-то горячее заливает его бок, а Фарлонг согнулась и зашипела что-то на непонятном языке, похожем на южные диалекты. Он выдернул лезвие из плеча Фарлонг, и увидел, что ее взгляд прояснился. Линдетт кусала губы, ее глаза блестели, словно она пыталась не заплакать.
Она смотрела на него, видела кровь на своей сабле, видела, как Ганнаев инстинктивно прижимает руку к боку, и уронила саблю – в который раз уже за последнее время. В ее взгляде появилось что-то, похожее на виноватое сочувствие. Аура полностью очистилась, становясь снова спокойно-серого цвета:
- Ты должен был меня убить, – дрожащим сиплым голосом говорит она, пытаясь зажать пальцами рану, сквозь которую все равно сочится кровь.
Ганн попытался рассмеяться: ему не менее больно, чем Линдетт, и вышел лишь короткий горький смешок:
- Я никому ничего не должен, моя дорогая, тем более тебе.
Горечь – вот что он видит в ее глазах.
- Да пошел ты. Надо хотя бы перевязать рану, иначе ты сдохнешь, а твоя смерть будет на моих руках.
«А не этого ли ты хотела?!» - так и тянуло спросить шамана, но он промолчал, наблюдая, как Фарлонг достает из поясной сумки бинты и велит ему раздеться. Ганн подчинился, едва не шипя сквозь зубы от боли, стянул кожаный доспех из шкур и льняную тунику под ним, а затем с любопытством посмотрел на Фарлонг, наблюдавшей за его манипуляциями с бесстрастным лицом. Она все так же прижимала руку к своему плечу. Потом осмотрела его рану, аккуратно и легко касаясь затянутыми в перчатки руками пораженных участков и попробовала его кровь на вкус, по-звериному слизывая ее с пальцев.
- Ты что творишь? – ошарашено спрашивает ведьмак, чуть не шарахаясь от своей целительницы.
Фарлонг открывает прикрытые, будто от наслаждения, глаза и просто отвечает:
- Один из моих клинков ядовит. Но я не помню, какой.
Ганн закатывает глаза. Чего эта эльфка добивается, не понятно.
Линдетт туго, на совесть, перетянула его рану, действуя осторожно, будто любящая женщина. Однако ли Ганну не знать, что несколько минут она, именно она, а не Пожиратель, пыталась его убить?
- Одевайся. Нужно идти дальше.
- А твоя рана? – спросил Ганнаев, не спеша натягивая на себя тунику и видя, как Линдетт странным взглядом смотрит на перчатки, пропитанные его и своей кровью.
Почему она их не снимает?
Эльфка бросила на него уничтожающий взгляд.
- Потом перевяжем. Я не собираюсь перед тобой раздеваться.
Ганн фыркнул.
- Можно подумать, я там чего-то не видел.
Линдетт зло смотрит на него. Ее глаза – льдинки, в которых мерцают искорки снега. Ганну кажется забавным и захватывающим, когда Фарлонг злится.
- Ты же не дойдешь до конца, - мягко говорит Ганн, - Посмотри на себя, ты и так еле держишься на ногах, а с этим ранением ты умрешь от потери крови.
Эльфка презрительно – то ли к нему, то ли к самой себе, - фыркает и отводит взгляд.
- Отвернись, - бросает она, наконец.
Сын ведьмы отворачивается. Он слышит шуршание одежды, и, когда оглядывается, видит, как Линдетт настороженно на него смотрит, прижимая к себе рубашку, расшитую какими-то незамысловатыми узорами – не поймешь, все пропитано кровью.
- Немного бинтов еще осталось, - цедит она. – Перевязывай.
Ганн снимает перчатки и подбирает бинты, которых как раз должно хватить, чтобы перевязать раненое плечо эльфки. По Фарлонг видно, что она очень сильно взвинчена и напряжена, будто бы девица на выданье, и это невероятно смешит.
Он решает не подкалывать ее по этому поводу – челюсть все еще ноет от удара.
Рана, конечно же, чистая, - делает вывод ведьмак, куском бинта стирая кровь, - однако болезненная. Стилет пробил тело чуть ниже ключицы, но каким-то чудом не задел ничего важного.
Перевязывая ее рану, он чувствовал, как Линдетт под его прикосновениями напряглась еще сильнее, - едва не дрожа.
- Успокойся, – говорит он, - Я просто перевязываю твою рану.
Фарлонг очень худая, будто постоянно недоедала и боролась за свою жизнь, - одни кости, мышцы и острые углы. Застарелые, гладкие шрамы и почти не видные следы ожогов на серебристо-серой коже.
- Спасибо, – говорит она вдруг.
- За какие это заслуги, моя госпожа? – ухмыляется Ганн, чуть потуже перетягивая бинт.
- За то, что не убил меня.
Ведьмак пожал плечами.
- Не люблю делать, что мне говорят.
Уголки губ Линдетт дернулись, но не сложились в улыбку. Наверное, она бы была горькой и ностальгичной – кто знает.
Бишоп тоже не любил приказы.
- Честно говоря, я хочу еще пожить немного.
- Все хотят, - пожал плечами Ганн, завязывая узел на бинте и критически осматривая свою работу. – Можешь одеваться.
Пока Линдетт натягивала на себя доспехи, Ганн пытался понять, в какую игру она играет. То пытается убить или хотя бы ранить его, потом сама же перевязывает его раны, а позже и вовсе благодарит?
Что она делает?
Изучает. Интересуется. Хочет контролировать его.
- Пойдем, - говорит Линдетт, перехватывая сабли поудобнее. – У тебя еще остались стрелы, Ганнаев?
- Да, - кивает он.
Фарлонг смотрит на него странно мягко, и одновременно Ганн понял, что все, что она сейчас делает по отношению к нему – ложь, ложь и ложь.
Она идет вперед, открывая следующую дверь.
Бусины жемчужного цвета, вплетенные в ее волосы, сверкнули в призрачном свете светильников ярким бликом.
Сын ведьмы, вздохнув, направился за следопыткой, не особо понимая, зачем же он, черт побери, продолжает следовать за ней.
Мать была права. Он догадывается, но пока не знает этого.