[Вайр]

Название: Без имен.
Автор: Вайр
Бета: Darkholme
Пейринг: Саске\Итачи, Карин\Сакура, Наруто\Сакура, Наруто|Саске, Саске|Сакура, OMC, большое количество побочных персонажей
Рейтинг: R
Жанр: angst, AU (reality), deathfic, местами dark
Размер: макси. нехилый такой макси.
Дисклеймер: Забирай все, Киши-сан. Это твое.
Состояние: в процессе.
Саммари 1: Я был таким как ты. Я верил в человечество, газетным статьям, телесериалам, политикам и книгам по истории. Но наступил день, когда мир дал мне по морде, и у меня не осталось другого выбора, как принять его таким, какой он есть. Я был самой обычной пешкой и жил как пешка. До той самой ночи, когда в одночасье рухнула вся моя жизнь. © Fahrenheit
Саммари 2: «Даже если ты сможешь отомстить, что хорошего тебе это принесет? Все усилия, боль, деньги, кровь – ради чего? Кому от этого станет лучше? Уж точно не мертвецам, за которых мстят. Они сгниют в любом случае. И уж, конечно, не тем, кому мстят. Трупам все равно. А как же сами мстители? Они лучше спят по ночам или становятся счастливее, когда убивают врагов одного за другим, сея кровавые семена для сотни новых вендетт?..» (с) Джо Аберкромби, «Хладная месть».
Размещение: запрещено.
От автора: дебют в этом фэндоме.

в предыдущих сериях

Глава 1 - Хоук
Глава 2 - Карин
Глава 3 - Сакура
Глава 4 - Наруто
Глава 5 - Итачи
Глава 6 - Шаг назад, два вперед
Глава 7 - Токсичность, часть 1
Глава 7 - Токсичность, часть 2
Глава 7 - Токсичность, часть 3
Глава 8 - Когда рушатся плотины, часть 1
Глава 8 - Когда рушатся плотины, часть 2
Глава 8 - Когда рушатся плотины, часть 3 и 4
Глава 9 - Лжец! Убийца! Демон!
Глава 9 - Лжец! Убийца! Демон! часть 2

Глава 10 - Не спасай непокорных, часть 1

Глава 10. Не спасай непокорных.

Until you crash
Until you burn
Until you lie
Until you learn
Until you see
Until you believe
Until you fight
Until you fall
Until the end of everything at all
Until you die
Until you're alive

Don't save me, don't save me, cause I don't care
Don't save me, don't save me, cause
I don't care

Until you give
Until you've used
Until you've lost
Until you lose
Until you see, how could you believe?
Until you've lived a thousand times
Until you've seen the other side
This is my chance, this is my chance

Don't save me, don't save me, cause I don't care
Don't save me, don't save me, cause
I don't care

Until the truth becomes a lie
Until you change, until you deny
Until you believe

До того, как разобьешься,
До того, как сгоришь,
До того, как солжешь,
До того, как поймёшь,
До того, как увидишь,
До того, как поверишь.
Пока ты дерешься,
Пока не упадешь,
Пока всему не придёт конец,
До того, как умрешь,
И пока не будешь жив -

Не спасай меня, не спасай,
Потому что мне плевать!
Не спасай меня, не спасай,
Потому что
Мне плевать!

До того, как подаришь,
До того, как используешь,
До того, как потеряешь,
Пока не потерпишь поражение,
До того, как поймёшь, как же ты мог верить?...
Пока не проживешь тысячу жизней,
Пока на тебя не взглянут любящие глаза,
У меня ещё есть шанс, мой шанс!

Не спасай меня, не спасай, Потому что мне плевать!
Не спасай меня, не спасай, Потому что
Мне плевать!

Пока правда не превратилась в ложь,
До того, как ты изменишься, до того, как отречешься,
Пока не поверишь…

30 seconds to Mars - Savior

- Три, два, один, зеро, прямой эфир.

Голос чуть насмешливый, с хрипотцой, словно вещающий шутливо улыбается. Камеру поправляют, по кадру идут слабые помехи, секунда – и Саске появляется в кадре. Не Саске даже, кто-то другой – призрак уже далекого прошлого. Он чуть улыбается, - и глаза его улыбаются тоже.

Он красивый. Черные пряди волос стачивают острые скулы, а на лице нет ни следов злости, ни ненависти, ни переживаний.

Он и выглядит моложе. Конечно – ведь записи уже шесть лет. Пленка затерта до такой степени, что идут пятна и помехи, цвет поблек. Каждое движение Саске, взгляд, жест, - все уже выучено наизусть жадными, внимательными, печальными глазами.

- Записи ведь принято как-то называть, так? Не помню, вроде где-то читал об этом, - Саске сцепляет изящные пальцы в замок. Черный джемпер открывает ключицы. – Даже не знаю, зачем я пишу это видео. Пусть оно будет без названия, давай договоримся об этом. Не у всего должно быть имя.

По его лицу пробегает быстрая тень, и он отводит взгляд от объектива. Его губ касается слабая, практически незаметная усмешка, отдающая горечью.

Картинка словно теряет контрастность.

- Надеюсь, ты это никогда не найдешь, в противном случае я перестану с тобой разговаривать. Я не смогу сказать тебе это в лицо, так что пусть это будет моей тайной. Хорошо, нии-сан?

Он делает паузу, распробовав позабытое слово.

- Черт, я так давно не называл тебя так, Итачи. Чувствую себя маленьким ребенком, которого ты учил играть на пианино. Я был бездарем, но тебя это не останавливало.

Он тихо смеется, - искренним, позабытым смехом. Такое он позволяет себе только среди близких людей.

- Ты говорил мне, что мы необычные братья. Помнишь? – произносит он медленно и задумчиво, не смотря в камеру и сидя вполоборота. Его профиль кажется излишне острым, будто несовершенным. – И что, даже если я тебя возненавижу, ты все равно будешь любить меня.

Он бросает быстрый взгляд в камеру и уголки его губ опускаются.

По кадру бегают помехи.

- Я никогда не смогу тебя возненавидеть. Скорее, возненавижу себя. Потому что я тоже люблю тебя. Может, даже сильнее, чем ты можешь представить.

Саске отводит взгляд и вздыхает.

- Понимай это как хочешь. Конец записи.

Камера выключается, и по кадру шипят серо-белые помехи.

***
Кто-то позвал его по имени, уверенно, отчетливо, без тени эмоций в голосе, и Саске очнулся, вырванный из хрупкой паутины сна, как не родившийся плод из утробы матери.

Он распахнул глаза, и, как и вчера, натолкнулся взглядом на потолок. Через плотно задернутые темно-синие шторы слабо-серо пробивался утренний свет.

Больно просыпаться в реальном мире? Ничуть.

Осознание того, что все, что произошло ночью, не было больной галлюцинацией его воспаленного мозга, пришло не сразу. Его разум сосредоточился на физических ощущениях, пытаясь понять, отдохнул организм или нет. Скорее по давнишней привычке.

Тело немного побаливало. Засасывающая пустота – там, внутри, - расползалась по его сознанию, захватывала мысли. Пепелище после сожжения – грязное, черно-серебристо-серое, пустынное и одинокое.

И…черт.

Итачи рядом не было. Он давно встал, а может, даже не засыпал – постель была вызывающе холодной.

Пусть, пусть его не будет вообще, пусть он будет сном, галлюцинацией, пусть он начисто сотрется из памяти, из сознания. Пусть он будет мертв.

Пусть Саске будет мертв тоже.

Может, все лишь приснилось?

Ноль.
Зеро.
Статус Кво.
Ты проваливаешься в Лимб.

Тело ненавистно, горько и приятно говорило о том, что все ощущения реальны.

Решение пришло очень быстро. На уровне подсознания. Что-то похожее уже где-то было.

Саске вскочил с кровати, сбрасывая с себя рубашку резким движением, которую теперь хотелось сжечь. И кровать сжечь тоже.
И квартиру, как напоминание. Уничтожить, стереть, и начать все заново, в другом месте, в другом времени, в другой реальности, но только не здесь, боже, только не в этой чертовой матрице.

Пуговицы жалобно и жалко ударились о пол, звякнув о деревянные панели.

…Только не здесь…

Как респаун в компьютерной игре.

У него есть еще несколько попыток? Или это была «нулевая жизнь»?

Саске быстро одевается, отмечая, что его руки – в последние годы слегка подрагивающие, - сейчас спокойны и вернули себе ловкость.

Будто бы все вернулось на свои места. На самом же деле все рухнуло.

Все рухнуло, но все как всегда – джинсы, белая рубашка, раздражающе позвякивающая побрякушка на шее, которую он никогда не снимал, ревностно сохраняя эту память, заключенную в черном агате – самом воплощении печали.

Почти восемь утра. Отсрочка, нужна отсрочка. Терпеть и выжидать, нужно убедиться…

Но за ним уже наблюдают, не произнося ни звука.

Саске, почувствовав пристальный взгляд, резко оборачивается. Челка падает на темные глаза, и он резким жестом отбрасывает ее набок. Пальцы быстро ползут вверх, застегивая пуговицы.

Братья смотрят друг на друга, в ожидании, что кто-то первый разорвет паузу, которая повисла между ними точно грозовое облако – темная, тяжелая и напряженная.

Итачи полуодет, и глаза Саске невольно задерживаются на его шее, на которой поблескивает изящное ожерелье, а потом и на его теле, которое похоже на поле битвы: лиловые цветы кровоподтеков, звенья цепи засосов, ало-пурпурные стрелы царапин – придавали извращенное очарование. Припухшие, искусанные порозовевшие губы. Распущенные длинные волосы холодного благородного русо-пепельного оттенка перекинуты через одно плечо.

Младший почувствовал, как вдруг ему стало нечем дышать.

- Забудь все, что было, - говорит ему Саске, смотря в глаза. Он уже взял себя в руки, и в его взгляде нельзя прочитать ни единой эмоции, - Это ничего не меняет.

Итачи не кажется удивленным. От него чуть ли не сквозит безразличной апатичностью, и Саске кажется, что брат над ним смеется. Осознание этой, возможно, ложной мысли выводило из себя одним присутствием в голове.

- Это было показательно, Саске, - отвечает он, чуть пожав одним плечом, - Ты не убийца.

- Замолчи, - обрывает его младший брат, понижая голос до хриплого отчаянного полушепота, - Не искушай судьбу. Забудь.
Ничего не было.

Все так просто, когда ты это говоришь.

Эти слова – как мантра. Но Саске был атеистом, и ни один бог не услышит его молитвы.

Эти слова - даются с трудом, и он прикладывает все усилия, чтобы голос не дрогнул. Конечно, когда ты говоришь человеку, к примеру, не думать о слонах, он непременно о них подумает.

Метод от противного был освоен Учихой Саске в совершенстве.

Он переспал с родным братом. Даже страшнее – он изнасиловал его, а потом еще раз отымел, для кучи.

И, что самое ужасное, отвратительное, прекрасное, противоестественное, - ему это понравилось. И Итачи, Итачи, какого черта ты так себя повел? Почему не остановил, не ударил и не оттолкнул? Почему?

Итачи сделал шаг навстречу, но Саске предупреждающе вытянул руку с чуть полусогнутыми пальцами. Ледяные глаза, в которых застряло по осколку Снежной Королевы, прищурились.

- Не смей ко мне подходить, - процедил он сквозь зубы.

- Мне кажется, что это не твоя реплика, - насмешливо произносит брат, смотря на него из-под упавшей на глаза челки.

Засовывает руки в карманы свободных темных брюк. Тонкий браслет с темными мелкими камнями поблескивает на костлявом изящном запястье.

Язык тела не врет никогда, - и это защитная позиция.

А Саске слишком запутался во всем, чтобы вникать в такие мелочи.

Он быстро проскальзывает мимо безмолвного брата, застывшего, как мраморная статуя, и даже, кажется, задержавшего дыхание, когда Саске поравнялся с ним. Младший ожидает, что Итачи его остановит, но этого не происходит, - его взгляд смотрит в одну точку, в одному ему известную реальность, в чернильную пустоту.

Вспышка-желание – припереть это податливое только для него тело к жесткому косяку двери и прижаться к искусанным губам в иссушающем поцелуе, чтобы Итачи было больно так же, как неосознанно больно сейчас Саске. Вдохнуть сладковато-горький запах корицы, табака и кофе, запомнить навсегда, чтобы тут же стереть из своей памяти кнопкой Delete.

Младший не понимает этой ноющей боли внутри себя, он слишком сроднился с ней, ведь она – продолжение него, она – его тень.

Саске надолго запирается в ванной, а когда выходит, Итачи уже полностью одет и ведет себя, как ни в чем не бывало.

Но разгромленная квартира напоминает им об этом. Как и валяющийся на полу револьвер, смотрящий дулом на них.

Если сейчас будет тихий идиллистический завтрак в кругу семьи – Саске сойдет с ума на полном серьезе, и не сможет остановить свое безумие до тех пор, пока кто-нибудь не оборвет его короткую жизнь.

Саске молча, слишком медленно надевает пальто, которое кажется очень тяжелым. Он старается не смотреть на себя в зеркало, старается не чувствовать пристальный взгляд, прямо-таки щекочущий лопатки. И уходит, неслышно хлопнув дверью, по-английски, не попрощавшись.
***
Беспорядочная в своем порядке, хаотичная в своей правильности, грязная в своих утренних зимних тонах жизнь лениво просыпалась. Сквозь широкое приоткрытое окно лился невидимым потоком морозный воздух, где-то каркала ворона, а где-то там, внизу, пронзительно взвизгнула резина шин и послышались возмущенные сигналы машин.

Она сидела на старом любимом кресле, согнув одну ногу в колене и смотря в окно. В комнате был неприятный полумрак скомканного, как пурпурное покрывало на кровати, утра, разбавленного густыми клубами сигаретного дыма. Дым серый, неприятно-сизый, пахнущий чем-то парфюмерным. И табаком.

Она практически не сомкнула глаз, даже когда очередная пассия заснула, попытавшись ее приобнять собственническим движением.

Карин в очередной раз не нашла блаженного успокоения, и с предрассветными лучами вытолкала любовника за дверь. Как всегда, бесцеремонно и нагло.

«Мне нравится твое лицо, но вали отсюда. Ты получил то, что хотел, и я тоже».

Около кресла стоит початая бутылка «Джека». Она напоминала о Хоуке, который был сам не свой в последнее время. Карин старалась сторониться соседа после того небольшого эксцесса между ними.

Апатия овладевала ею. Ею, рыжей веселой девчонкой, которой никогда неведомы ни грусть, ни меланхолия. Она позволяла себе быть такой только наедине с собой, когда поток мыслей сбивал с толку и мешал нормальному сну.

Когда это все закончится?

Нет, зададим вопрос по-другому: когда это все началось?

Тогда, когда родилась Таюя? Такая же отщепенка, как и Карин, без отца, без роду и племени, с подвешенным языком и крепкой волей, всеми силами тянущая деньги из матери?

Тогда, когда в жизни Карин появился Итачи? Первоклассная иллюзия, пустынный мираж специально для такой дурочки, как она. Понятный и непостижимый. Перевернувший все ее мировосприятие, уничтоживший и собравший ее заново. Научивший дышать, научивший мыслить и смотреть вглубь вещей.

А может, тогда, когда экстравагантная девчонка-подросток рухнула в обморок в парке? Взбалмошная, резкая, талантливая и как оказалось в итоге – опасная. Девчонка с двумя масками, двумя жизнями, названная глупыми родителями в честь вишневого дерева?

Подумай, а не началось ли все тогда, когда этажом выше поселился ошеломительно красивый парень с фальшивой улыбкой и темным прошлым, дурацким именем и забавной татуировкой на запястье?

Нет, что-то упущено. Важная деталь, связывающая их всех неразрывными красными нитями Ариадны. Ключевое звено.

Застежка на ожерелье.

Карин нахмурилась и потерла переносицу. Дым от сигареты стремился ввысь, но витиеватая ленточка размывалась сквозняком из окна. Пепел падает вниз, при ударе об пол разлетаясь мелкими хлопьями. Грязно-серыми, как и утро.

Сакура проиграет. Но какой будет цена сокрушительного поражения забинтованной девчонки перед жестоким королем поединков?..
***
Мелькнула чья-то тень. Отметить, зафиксировать в памяти мозга, диктофона и блокнота. Черное пальто, пурпурный шарф, широкие торопящиеся шаги. Чуть сутулится под порывами ледяного ветра, волосы падают на лицо.

Такое впечатление, что Пташка, как окрестил его Зецу, убегал из собственного дома, трусливо поджав хвост.

Учиха Итачи выглянул в окно, долгим взглядом провожая фигуру молодого человека, пока тот не скрылся из виду.

Что-то пошло не так?

Зецу размышляет, набирать или не набирать номер. В салоне машины тепло, но воздух чуть влажен. На пассажирском сиденье рядом лежит фотоаппарат с гигантским объективом. В кармане – флэшка с записями, слишком важными, чтобы хранить их в другом месте.

Только два человека знали, что на них, и одним из них был Зецу, тот самый мужчина лет тридцати пяти-сорока с очень запоминающейся внешностью.

Карандаш застыл в узловатых, чуть смуглых пальцах, и нерешительно записал время: 8.18.

Больше тут собирать нечего. Поехали уже.

Нет, давай подождем еще чуть-чуть. Мне интересно, вернется ли он назад.

Спятил что ли? Ничего не понял?

Что такое?

Второй голос в его голове, скрипучий и неприятный, рассмеялся, если смехом можно назвать звук лязганья тупых лезвий ножниц. Смех был похож именно на это.

Бог мой сдохший, и как тебе живется с твоими смешными маленькими паршивыми мозгами?

Зецу ничего не ответил самому себе, лишь приоткрыл окно и закурил. В салоне вмиг стало прохладнее.

Работало радио, вещавшее о бесконечных утренних пробках то тут, то там, об авариях из-за гололедицы и сильного снегопада, о надвигающемся буране, о штормовом предупреждении в других городах…

Но жизнь продолжалась, несмотря на надвигающийся апокалипсис.

Чего замолчал?

Сейчас. Посмотрю на него еще немного и поедем.

Больной.

Зецу проигнорировал это оскорбление, больше похожее на бурчание зловредного старика.

Как думаешь, доложить боссу о том, что Коннор Хоук свалил из своего дома воскресным утром, когда он обычно спит, как суслик?

Может, у него была бурная ночь, - фыркнул второй Зецу, или, как его называл Зецу-настоящий, Уцез.

Сотри эту мысль, - неприязненно поморщился Зецу, не давая воображению разгуляться.

Эта мысль логична. Иначе бы твой любимчик не смотрел бы ему вслед. Кстати, тебе не кажется, что он наблюдает и за нами тоже?

Нет. Он не мог просечь слежку.

Даже я знаю этого парня лучше, чем ты. А ты, тряпка, отрицаешь очевидное.

Зецу пожал плечами и затушил окурок в пепельнице, находившейся в салоне:

Мне всегда было плевать, о чем ты думаешь.

Ну надо же, какое интересное совпадение, - издевательски протянул Уцез, - Кстати, парнишка ответил письмом, почему ты не дал взглянуть мне? Я хочу это увидеть.

А не заткнуться ли тебе?

Хаааааа?

Зецу повернул ключ зажигания. Итачи отошел от окна. Хоук исчез из виду. Карин встала с кресла и пошла в душ, чтобы отрезвить мысли.

Сакура спала мертвым сном, наверстывая упущенные часы.

Парнишку, потерявшего сестру, нашли сегодня утром с простреленной головой.

***
Город поспешно прятался в снегопаде в тщетной попытке прикрыть грязь белой таящей простынею. Снег валил приятными мокрыми хлопьями, и это безумно радовало СМИ, вещающих в режиме реального времени.

На душе у Наруто было неспокойно после вчерашнего разговора с Саске. Так неспокойно, что он умудрился пролить горячий чай себе на джинсы. Наруто ненавидел переодеваться, когда он уже почти собран, а эти джинсы были его любимыми, - светлый гранжевый полуспортивный стиль.

Саске не брал трубку. Как это…по-хоуковски.

Но откуда Наруто было знать, что трубка беззвучно и беспомощно вибрировала, валяясь под диваном в квартире Учихи?..

Молодой человек приоткрыл окно, усевшись на узкий подоконник в надежде допить чай в медитативной обстановке, успокаивающей нервы.

Если бы Наруто не знал Саске вдоль и поперек, он бы сказал, что вчера друг готовился к важному тяжелому, но долгожданному решению. Это ведь не могло быть то, о чем он подумал? Нет ведь?

Узумаки смотрел в окно, а холодный женский голос в трубке говорил одно и то же после нескольких гудков.

Оставьте сообщение.

В поле зрения короткой вспышкой мелькнуло фиолетовое пятно за окном. Сердце дернулось.

Саске!..

Наруто не знал, что на него нашло. Он молниеносно оделся, оставив чай остывать на подоконнике, и выскочил за дверь в надежде догнать друга.

But I'm a creep, I'm a weirdo.
What the hell am I doing here?
I don't belong here…* - хриплым полушепотом напевает Хоук, с тоской смотря на рокс с янтарной жидкостью. Он почти лежит на столе, подпирая тяжелую голову одной рукой. Пряди волос его спутаны и взъерошены, да и сам он помятый, как городской воробей.

Наруто не знает, что сегодня Хоук разорвал непрочные отношения с Анко, и сегодня ему впервые за долгое время приснился кошмар. Из тех самых, что заставляют проснуться в холодном поту с приступом панической атаки. Хоук – не Саске, и он видел только один выход из таких ситуаций.

Наруто ничего не знает, но он ждет, когда друг сможет разоткровенничаться, как на приеме у психиатра. Он слушает его голос – мелодичный и приятный, но какой-то уставший и отчаянный – и слышит в нем Саске.

Хоук поднимает на него помутневшие глаза, и залпом осушивает бокал, чуть поморщившись. Рядом с ним – тяжелая железная пепельница, кладбище, наверно, целой пачки сигарет, пахнущих пряным черносливом.

- Почему так, Наруто? – вдруг спрашивает Хоук, и Наруто видит в глазах друга смятение и боль, - Почему так больно внутри?
Он кладет руку себе на грудь, недалеко от того места, где бьется сердце, и расширившимся глазами смотрит на Наруто, ожидая ответа.

Наруто не знает, что ответить. Он нервно барабанит пальцами по столу и пытается подобрать подходящие слова. А какие они могут быть?

Потому что ты Саске? Потому что твой брат убил твоих родителей? Потому что ты одержим Итачи с самого детства?

Потому что он для тебя – весь мир?

Хоук смеется – и его смех горький, лающий, отрывистый.

- Не говори мне ничего. Просто налей еще, сейчас анестезия подействует…

Нет, Саске. От этого не придумали обезболивающее. Алкоголь – лишь временная преграда, и когда-нибудь все рухнет.

…Он почти бежал за ним, но Саске был далеко, слишком далеко, а снегопад усиливался с каждой секундой, превращаясь в метель. Учиха ускорял шаг, и полы его пальто развевались, точно рваная изуродованная тень.

- Саске! – крикнул Наруто. Эхо голоса отдалось по пустому шоссе, звук отталкивался от тяжелых железных балок и перил, тормозил об асфальт, поглощался пушистым снегом.

Подъем на мост, скользкие ступеньки. Быстрый пульс, бьющий по барабанным перепонкам. Румянец, приливающий к щекам.

Фигура, худая и высокая, - казалось, метель вот-вот подхватит ее и унесет, - резко остановилась, будто натолкнулась на невидимую стену.

Наруто бежал, - ведь Саске мог передумать в любую секунду. Он и не казался особо реальным, - просто чернильное пятно в воздухе, мираж, иллюзия. Тень самого себя.

Ветер трепал широкую ленту пурпурного шарфа. Снег оседал на черных волосах, путаясь в них.

- Саске! – Наруто остановился в трех метрах от друга. Дыхание сбилось, оно было тяжелым, рваным. – Ты какого хрена на звонки не отвечаешь, идиот?!

Наруто злился, хотя ему так хотелось рассмеяться.

Он так давно за кем-то не бегал.

Саске медленно обернулся. Черный, белый, темно-синий, фиолетовый. Неузнаваемый. От семнадцатилетнего лучшего друга со слабой улыбкой и от двадцатилетнего саркастичного Хоука не было ничего.

Этот Саске не был знакомым. Лишь отдаленно напоминал…

Метель вокруг них. Между ними. Танцует, вьется, кружится, беззвучно хихикает. У нее, должно быть, злой смех проказничающего ребенка.

…еще более искаженную копию и Хоука, и Саске.

Учиха не произносил ни слова. Он просто посмотрел в глаза своему другу, который всегда умел читать его мысли по взгляду. Он казался продолжением снегопада, надвигающегося бурана, - такой же холодный и неконтролируемый, красивый и опасный.

Наруто застыл, и его глаза – слишком яркие, нереальные среди монохромной серости, - удивленно расширились.

- Нет, ты не мог этого сделать… Скажи мне!

Неужели ты решился на месть?

Саске повел плечом и нахмурился. Ветер игрался его волосами, делая похожим на растрепанную птицу.

Ему, наверное, очень холодно. Он держит руки в карманах, но не запахивает пальто. Он кажется еще более бледным, чем обычно. Даже румянца на скулах нет.

Наруто делает один шаг навстречу, и точно так же Саске делает один шаг назад, своим движением показывая, что не даст к себе приблизиться. Снег чуть похрустывает под их ногами – и этот звук кажется оглушающе-громким.

Узумаки почувствовал, как раздражение кипятком разливается по его венам.

- Саске, ответь, придурок! - почти кричит он, боясь, что ветер унесет его слова.
Снег едва не скрывал их из виду друг друга. Наруто чувствовал, как снежинки тают, касаясь его щек и рук, сжатых в кулаки.

Они стояли на огромном подвесном мосту, открытым всем ветрам. Похожий на Бруклинский в Нью-Йорке, этот был короче и неприметнее. Под ним протекало ленивое и величественное стальное течение реки, еще не покорившееся холоду.

Еще вчера Саске разговаривал здесь с Риусом. Сегодня он не желал разговаривать здесь с Наруто.

Учиха опустил глаза, и поджал губы, словно обдумывая что-то. Он был собранным и растерявшимся одновременно.

Аура надломленной личности. Перегорающая дефектная лампочка. Треснувший клинок.

Саске поднял глаза, и Наруто понял.

- Ты уходишь. - выдохнул он, почувствовав боль в обветренных губах, не в силах поверить в свои слова.
Саске чуть сощурил глаза.

«Поздно, Наруто. Не останавливай меня», - говорил его взгляд.

Ветер трепал распахнутую, слишком яркую для такого ненастного унылого дня куртку Узумаки. Мех капюшона щекотал щеки.

- Саске, ты не можешь еще раз все бросить!

Учиха удивленно вскинул тонкие брови, холодно смотря на друга. Фиолетовый шарф вился вокруг его шеи, словно хотел задушить.

Еще как может, - пробежала шальная бесконтрольная мысль в голове Узумаки.

Остановить. Он не должен уйти снова.

Наруто сделал шаг вперед. Саске сделал два шага назад.

Ледяной насмешливый взгляд мешал шевелиться. В нем было слишком много боли и ненависти к себе, которая проскальзывала на короткие мгновения-секунды. Если бы эти эмоции можно было облечь в физическую оболочку, они бы обжигали.
А Саске был слишком эмоциональным и восприимчивым, чтобы уметь скрывать эмоции так же мастерски, как это делает Итачи.
Что случилось, черт побери? Почему боли стало еще больше? Почему ненависть никуда не ушла? Что между ними произошло?
Что с Итачи?

Вопросы сыпались, но Саске не желал на них отвечать.

Он развернулся к Наруто спиной, вдохнув воздух полной грудью.

«Прощай».

- Нет, никуда ты не свалишь, - зло произнес Наруто, в несколько шагов оказываясь рядом с Саске и кладя руку ему на плечо, - Прекрати вести себя, как глупый ребенок!

Саске повернул голову. Взгляд его был непроницаем, лицо было уставшее, и вблизи он пугающе напоминал своего старшего брата.

- Не уходи больше никуда. Хватит. Остановись, - тихо произносит Узумаки, не отводя от друга взгляда.

Хватит убегать и спихивать свои проблемы на других.

Учиха высвободил свое плечо из-под руки друга и чуть нервно улыбнулся краешком побелевших губ. Его глаза не улыбались.

- Скажи что-нибудь. Не молчи.

Саске ничего не ответил, лишь крепко обнял Наруто, который никак не ожидал такого от ненавидящего тактильных контактов друга.

Снег кружился вокруг них, как лохмотья гигантской паутины, как прутья динамичной невидимой клетки или огромный кокон неизвестной бабочки.

Наруто, слегка помедлив, обнял Саске в ответ, прижав к себе сильнее.

Не отпущу.

Мертвая, звенящая тишина, нарушаемая лишь свистом ветра, повисла в воздухе. От Саске веяло холодом и чуть-чуть – перечной мятой.

Длинные холодные, как у покойника, пальцы, оказались на шее Наруто, обжигаясь о ее тепло. Прикосновение вызвало болезненно-приятные мурашки вдоль позвоночника.

- Прости, Наруто, - шепнул Саске ему на ухо.

Пальцы с силой надавили на две самые опасные и слабые точки человеческого тела, пережали обе сонные артерии. Наруто понял свою ошибку, понял, что угодил в ловушку, но Саске держал его так крепко, что парень не мог даже шевельнуться.

Детская игра.

Когда он стал сильнее меня?

Искры – красные, белые, зеленые, лиловые, всполохи радужного цвета, разлитое по белой скатерти красное вино, психоделичный фейерверк на ночном небе с инвертированными цветами. Галлюцинация спятившей радужки. Дикий танец снежинок вокруг.

Кислород…

Саске, ты всегда был поганцем.

Темнеет в глазах. Вязкая, тягучая, как жидкая нефть, темнота - кажется, ее можно потрогать, и с отвращением одернуть руку от склизкой дряни.

Нет, не всегда ты был таким, Саске.

Наруто вырывается, пинает друга, пытается его оттолкнуть, но тот держит его, не ослабляя хватку пальцев и цепкого захвата объятий. Бесполезные попытки, как и попытки солнца пробиться сквозь плотную темную тучу, закрывшую его своей зыбкой массой.

Немного перечной мяты. Немного слепоты. Немного тошноты и холода, снега под ногами, немного дрожи в подгибающихся коленях.

Если Саске не рассчитает время, Наруто умрет.

У одного сердце бьется бешено, трепыхается, как умирающая птица в клетке, а у другого бьется спокойно, размеренно и словно машинально. Может, и нет там, под ребрами, сердца, есть только шестеренки, гайки и винты из металла, похожего на золотистую латунь?

Что ты делаешь? Что ты, мать твою, делаешь?

Сознание затухает, мозг отключается из-за нехватки кислорода.

Оксиджен ему важнее, чем какой-то там Учиха.

Наруто оседает на землю, и Саске опускается на колени вместе с ним, мягко придерживая слабеющее тело друга. Полы пальто чернильной тенью ложатся на снег. Глаза цвета блеклого азурита смотрят на Саске вопрошающе и непонимающе.

Я же всегда хотел защитить тебя. Ведь ты делал то же самое.

Ведь мы же друзья.

Неужели ты забыл это?

Глаза Саске непроницаемы и темны, как у Итачи, но пусты, как у мертвеца. Его чуткие пальцы держат пульс лучшего друга, контролируют кровоток к голове.

Они держат его смерть.

Наруто бледнеет.

«Не надо меня спасать», - говорят темные глаза.

«Ублюдок, тебя нужно спасать в первую очередь. От самого себя».

Сознание Узумаки затухает, как пламя свечи на ветру, и его тело безвольно расслабляется в руках друга.
Саске медленно убирает пальцы от шеи Наруто и опускает голову, поджав губы. Челка падает на его глаза. Он неуверенно и осторожно касается волос друга – жестких, непослушных, светло-пшеничных, поблекших, но все равно по-осеннему ярких.

Он сидит так еще несколько минут, - неподвижной скорбящей статуей, воплощением зимы, холодным, отчужденным и печальным, - а потом медленно встает с колен, аккуратно положив голову Наруто на припорошенную снегом землю. В его руке, - мобильный друга, на экране – неприлично короткий номер общей службы. Он называет адрес, но не называет своего имени, и небрежно бросает телефон на землю.

Даже ветер не мог сказать, какие мысли возникали в голове черноволосого молодого человека.

Саске бросает на Наруто последний бессмысленный взгляд, резко оборачивается, и чуть ли не бегом, чуть ли не летя, подгоняемый ветром и метелью, под звуки отдаленных сирен перебирается на другую сторону моста.

В его мыслях этот мост горел ярким пламенем, - если бетон и камень могут пылать.

Пешка покинула шахматную доску.
----------------------------------------------
*Хоук напевает всемирно известную песню Creep в исполнении Radiohead. Перевод примерно таков:
Я всего лишь слизняк, я человек со странностями,
Что, черт возьми, я делаю здесь?
Мне здесь не место.

@темы: Восьмой, without names