у меня появилась охуенная футболка светло-серого цвета, с принтом в виде нарисованного акварелью, тушью и углем носорога, и это только на одной стороне.
только я, только я во всем виноват. за что, почему, вселенная, ты смеешься надо мной? а ты, мирозданье, почему поддакиваешь и хихикаешь? моя жизнь полна скорби и печали, этой черной полосе нет конца, это такой пиздец, что впору пойти повеситься на ветке сакуры в европейском. жопа, трэш, пиздец, и содомия.
в общем, я проснулся от того, что два идиота, осмеливающиеся называть себя моими родителями, начали сверлить стену в моей комнате. фак, это как вообще называется?!
у меня не хватает фейспалмов, чтобы выразить степень своего охуевания.
Название: Спокойной ночи Автор: Вайр Бета: Darkholme Гамма: Colibri Пейринг: Саске/Итачи, Шикамару|Саске Рейтинг: R Жанр: angst, AU, dark, horror, фантастика, mystic, action, deathfic, ООС – в меру Размер: миди Статус: в процессе Саммари: Только в своих беспокойных снах ты обретешь себя. Дисклеймер: поиздеваюсь и брошу Размещение: запрещено. Предупреждения: много отсылок к играм и некоторым фильмам, попадается геймерский жаргон, кровища, монстры, боевки, шиза и виктимный Итачи. А, и автор нихрена не шарит в звукозаписи, поэтому прошу простить косяки. Размышлизмы, ничего близкого к романсу и флаффу, под конец – записки сумасшедшего. Все. Предупредил. От автора: весь фик – поединок автора и персонажа. Кто капитулирует первым?
How did we get to be this far apart? I want to be with you, something to share I want to be here, I'm not there
Как мы могли оказаться так далеко друг от друга? Я хочу быть с тобою, чем-то делясь с тобою Я хочу быть тут, но я не здесь
Depeche Mode – Nothing is Impossible [10 октября, 8.02 АМ. Квартира Саске, жилая комната ]
…старенький телефон очнулся раньше задремавшего Саске, оглушительно завибрировал и зазвонил противным переливом медных колокольчиков, отдающихся в голове гулом расстроенного органа, настойчиво прося и требуя, чтобы его обладатель разлепил уставшие глаза и наконец-то ответил.
Аккорды ре-минор, до-мажор, повторяющиеся до бесконечности в двух коротких строчках, в которых столько всего сказано.
Hello, darkness, my old friend I want to talk to you again…*
Идеальная целостность плотной серо-черной шипящей тишины была нарушена.
Что-то снилось, что-то такое важное и глупое, что это уже не имело значения. Можно попробовать поймать серую ниточку паутинки распадающегося на призрачные лохмотья сновидения, осторожно потянуть за нее деревянными еле шевелящимися пальцами, боясь порвать, и поймать последний обрывок – яркую картинку, миллисекунду посреди безбрежного и безгоризонтного океана тягучих как черная горячая смола часов, недель и суток.
…сладковатый запах яблок. Зеленых, больших и блестящих, таких, как в рекламе, но не пластмассовых, а настоящих. И – отложившийся где-то в подкорке мозга чуть шипящий звук лезвия, неторопливо снимающего кожуру…
Саске с трудом приоткрыл один глаз, и равнодушно осмотрел видимое пространство. Оно не поменялось, мир вокруг не взорвался, не перевернулся и даже не смеялся в лицо, – экран телевизора все так же показывал одну и ту же тошнотворно яркую картинку, состоящую из миллиардов пикселей, а через жалюзи не пробивался ни один лучик никому не нужного солнечного света. Собственно, а должно ли было что-то поменяться?
Кажется, время остановилось именно здесь.
Саске открыл второй глаз и слегка согнул пальцы на руке. Пальцы уперлись во что-то твердое, из гладкого пластика плавной округлой формы. С кнопочками.
Джойстик. Он опять уснул за очередной видеоигрой, опять уснул за побегом в другую реальность. Не добежал?
Телефон продолжал хрипловато надрываться заунывной раздражающей трелью ре-минора и до-мажора, и Саске решил прекратить его никчемные, никому не нужные страдания, нажав-таки на зеленую кнопку, автоматически включив громкую связь:
- Да.
У Саске хриплый голос, будто прокуренный тысячами сигарет, но это из-за того, что он только что проснулся.
А был ли сон? А есть ли реальность?..
- Саске-е, - флегматично протянули в трубке не менее сонным голосом, - ты опять проспал, что ли?
Учиха, только-только откинувшийся на диванный подлокотник, от которого затекала шея и ныли мышцы, застонал и выругался.
Телефон понимающе хмыкнул.
- Завязывай уже со своими играми, а то уволят нас к чертовой матери. Я перенес встречу на час позже, успеешь, босс?
Саске потягивается и встает, едва не запутавшись в паутине проводов, и снова ругается. Он пребывал в отвратительном расположении духа, впрочем, как и всегда.
- Да, Нара, успею, - наиграно раздраженно отвечает он, выпутывая ноги из пластиковых змеек.
- Отлично, буду ждать в студии. Бывай.
Саске тупо смотрит на экран телефона и рассеянным жестом взъерошивает волосы. Нара – своего напарника Учиха называл только по глупой фамилии, - опять будет едко посмеиваться, говоря, что Саске настолько заперся в своих играх, что уже похож на одного из нереальных персонажей.
Кстати, как его там?
Ноктис Лючи Целлум из Final Fantasy XIII Versus. Точно. Очередной смазливый бисёнен. Что ж, к сожалению, сходство действительно наблюдалось, для этого не надо было быть таким чертовски проницательным, как Шикамару.
Но Учиха Саске не был компьютерным персонажем, - он был реальным. К нему можно прикоснуться и почувствовать. У Саске прохладные руки с чуть выпирающими суставами тонких пальцев – руки геймера, ловкие, чуть нервные, с проступающим рисунком вен. Бледная кожа с намеком на болезненную городскую серость, темные круги под уставшими глазами неопределенного темного цвета. Чуть худощавое телосложение и черные взъерошенные волосы.
Он ничем не отличался от большинства людей своего поколения.
Противоположный пол всегда находил Учиху красивым, не особо заботясь о том, что у Саске скверный, тяжелый характер и вспыльчивый нрав, сгубивший немало перспективных отношений.
Сейчас люди мало интересовали Саске.
Свет мигнул и погас. Экран телевизора, на котором была заставка игры, стал засасывающе-черным, как дыра в пространстве. Маленькая квартирка погрузилась в благодатную тьму.
Опять пробки вылетели. Ну и черт с ними. Саске прекрасно чувствует себя во тьме. Уже давно.
***
[8.15 AM. Квартира Саске, ванная]
Холодные струи, текущие в темноте и тишине, не отрезвляют и не сбрасывают покров хронической усталости, - они жгут и жалят не хуже газового пламени, но Саске давно разучился что-то чувствовать, лишь привычка жить хоть как-то - осталась.
Ему всего лишь двадцать два года, а его равнодушный взгляд обращен в прошлое, в кромешную тьму, в пыль, в прах, в открытые дверцы шкафов со скелетами.
К сожалению, в этих шкафах нет прохода в Нарнию.
На деревянных кухонных полках вместо сладостей – пестрые ряды антидепрессантов, снотворного, обезболивающего и транквилизаторов. Вместо алкоголя – прозрачные баррикады минеральной и дистиллированной воды вперемежку с питьевыми йогуртами. Через окна его квартиры никогда не льется солнечный свет – грязные стекла всегда задернуты железными полосками жалюзи, не пропускающим ни одного обманчиво-теплого лучика. В его телефонной книжке всего два номера. Номер Нара и службы спасения. Ни тот, ни другой Саске не нужен.
Молодой человек выходит из душа, чуть подрагивая от холода. Капли стекают на пол, который мгновенно становится опасно скользким. Он приводит себя в порядок, мельком смотрится в чуть запотевшее зеркало – скорее по привычке, нежели из интереса. Все равно ни черта не видно.
Одевшись – как всегда, во все черное, - пробежавшись расческой по спутанным волосам, он старается покинуть свою маленькую квартирку, похожую на убежище отшельника, как можно скорее.
Мигнула настольная лампа. Не в первый раз она так делает, даже когда электричества нет. Саске не обращал на этот факт внимания, или просто не хотел обращать.
Когда дверь захлопнулась с негромким звуком, лампа мигнула еще два раза.
***
[8.55 АМ, студия]
Саске появился на пять минут раньше, и в студии пока был только второй участник звукоцеха – пресловутый Нара, который развалился на кресле, запрокинув голову назад и смотря на потолок. Ноги же он пристроил на неподключенном звуковом пульте, что вызвало невероятное раздражение у звукорежиссера.
- Ноги с пульта, Нара, - шикнул на него Саске, очень трепетно относившийся к дорогостоящей технике.
Шикамару, даже не слышавший, как звукорежиссер вошел, едва не свалился со стула от неожиданности, однако многолетняя привычка помогла ему удержаться.
- Ты хоть предупреждай, что явился, а то возник бесшумно, как привидение, - усмехнулся молодой человек, небрежным движением поправляя целостность гладкого хвоста и убирая длинные ноги с контрольного пульта, представлявшего собой огромную темно-серую панель с множеством цветных кнопок, рычажков и мониторов.
Саске безразлично пожал плечами и кинул сумку на потертый кожаный диванчик. Нафиг им был нужен именно кожаный? На нем спать неудобно, а ведь иногда Нара и Учиха проводили по несколько суток в студии, обрабатывая каждый семпл, подбирая новое звучание и накладывая эффекты, и этот предмет мебели стал проклятием их обоих.
На диван вслед за сумкой полетела и черная куртка, накрыв собой, как саваном, темно-зеленый короткий плащ Шикамару. Саске остался в заношенном черном мешковатом свитере и в такого же цвета драных джинсах. Впрочем, здесь всем было плевать, кто как одевается и кто как выглядит.
Нара, сладко зевая, заполнял рабочие журналы, и мельком поглядывал на шефа, который потягивался, как ленивый кот, придерживая то одно запястье, то другое. Если присмотреться, на них можно увидеть несколько тонких, почти незаметных шрамов.
Плохие, очень плохие воспоминания.
Учиха устроился в студию около двух лет назад, еще стажером-студентом, которому нужен был опыт работы в звукозаписывающей сфере. Шикамару никогда не видел, чтобы все схватывали настолько быстро, поэтому не особо удивился, когда новичок по прошествии пары лет стал его шефом.
Правда, начальство очень долго сомневалось, справится ли Учиха с новой должностью. Среди женской половины в главном офисе ходили неприятные для слуха Нары шепотки о личных трагедиях Саске.
Никто не знал, что именно Нара удержал Саске на грани, за которой нет ничего. Он не дал сорваться ему вниз, он помог ему жить дальше.
Но тому, казалось, на все это было плевать – его трагедии никак не отражались на работе, разве что Саске иногда гнал Шику домой, когда они укладывались в график, и работал один.
Единственное – но это уже были издержки профессии, - Саске постоянно просыпал, поэтому Нара взял на себя величайшую ответственность будить шефа на работу. В каком-то роде они были друзьями, очень странными приятелями, и Шикамару не видел ничего зазорного в том, чтобы просто набирать номер Учихи с утра пораньше.
Да и, собственно, не было никакого шефа и подчиненного – в звукоцехе всегда работают по двое, звукорежиссер, кем был Саске, и звукооператор, - стало быть, Нара. Иногда, конечно, заявлялся и композитор, но он и Учиха были в слишком натянутых отношениях, чтобы работать в одной комнате.
Студия состояла из нескольких помещений: контрольная комната с микшерным пультом и мониторами, где они сейчас находились, комнаты для записи, отделенные от них звуконепроницаемым стеклом, и комнаты музыкальных инструментов, название которой говорит само за себя.
А занимались они тем, что записывали саундтреки к видеоиграм. Они помогали людям убегать из реальности.
- Что у нас сегодня по графику? – спрашивает Учиха, поворачивая голову, - Где кофе, кстати?
У них договоренность – и по нечетным дням, каким была среда, Шикамару приносил термос с кофе. Обязательно с молоком и сладкий, не очень крепкий, чтобы можно было пить литрами без эксцессов вроде резких скачков давления.
- Там, в пакете, - неопределенно указывает он на разлапистую вешалку из дешевого ДСП, и закрывает журнал, поставив в последней графе свою подпись – аккуратную и размашистую, чуть размазав чернила гелевой ручки, - У нас сегодня запись струнных и голоса. Потом останется все собрать, и можно сдавать проект вместе с заявами на отпуска.
Саске, помедлив, кивнул. Невозможно было понять, рад он этому или нет. Скорее всего, нет, подумал Шикамару. Скорее всего, весь отпуск проторчит в студии. Или, наконец, выспится.
Хорошо бы приглядеть за ним.
Работа меняла Саске – он словно оживал. Появлялся блеск в мертвых потухших глазах, некоторая нервность в движениях, а иногда губы складывались в улыбку. Он спокойно общается с людьми, остроумно шутит, придумывает новые партии, от которых потом рвет себе волосы на голове композитор, злобно ухмыляется, подкалывает его, Шикамару, - в общем, ведет себя как обычный человек, двинутый на музыке – их профессии.
Постепенно в студии стал появляться народ: вокалисты – молодая светловолосая женщина с приятной улыбкой и смуглый мужчина среднего возраста; гитарист, с которым у Саске быстро завязался оживленный разговор, три улыбчивые скрипачки, которым Шикамару объяснял их цели и задачи на сегодня, забежал и проверил ход дела композитор вместе с парочкой людей из компании разработчиков. Убедившись, что все в порядке и студия укладывается в график, они покинули место – дел и так еще было по горло.
Саске надел наушники и устроился за панелью пульта, готовый строго и придирчиво отслеживать ход записи. Шикамару пристроился рядом, попутно проверив положение всех микрофонов. Все было в полном порядке. Кивнув в ответ на вопросительный взгляд Учихи, Нара тоже надел наушники.
- Все готовы? – спросил Саске через общую связь, ловя взглядом слабые улыбки и ироничные прищуры множества глаз, - Тогда начинаем запись в соответствии с первым треком и далее по плейлисту. Три, два, один…
***
[5.34 PM, студия, контрольная комната]
- На сегодня все, спасибо, - устало произносит Саске, снимая наушники и потирая виски. Шикамару прекрасно понимает это состояние – у него самого голова разрывается от звуков колотушки внутри черепной коробки, а уши, кажется, потеряли чувствительность. Через несколько минут ему станет лучше.
Саске встает со стула и разминает затекшие мышцы плеч и шеи, кивая и прощаясь с музыкантами. Когда они остаются с Шикамару вдвоем, он позволяет себе бессильно упасть на диван, подтянув к себе колени, и закрыть глаза, слушая неспешное течение благословенной тишины.
Нара был менее подвержен к постстимульному утомлению, - явлению, когда слуховая чувствительность уменьшается настолько, что уши перестают различать некоторые частоты вообще. Восстановление идет около шестнадцати часов, - и все это время Саске будет живым трупом без ненужных мыслей.
Никаких ненужных мыслей. Повтор. Никаких неправильных мыслей, никаких таблеток, никаких новых шрамов, никаких душащих горло спазмов и задыхающихся истерик.
Шикамару наливает себе еще чашку подостывшего кофе, и блаженно пьет, рассматривая Саске, напряженного, но спокойного. Так и не скажешь, что парень не живет, а существует на автопилоте. Пожалуй, Нара бы с удовольствием отказался от этого знания.
Через несколько минут Учиха открывает глаза и встает с дивана. Достает из кармана джинс таблетки от головной боли, наливает себе кофе, запивает, но не глотает пилюлю. С каким-то злым удовольствием разжевывает, будто это сладкая детская аскорбинка.
Шикамару подозревает, что это не так. Избавление от боли не может быть сладким, оно должно горчить и сжигать полость рта.
- Давай лучше завтра приступим к сборке, - поморщившись, говорит Саске. Ему тоже не улыбалась перспектива торчать всю ночь в студии, когда все можно сделать завтра, на свежую голову.
Нара пожимает плечами.
- Мне пофиг, давай завтра, - соглашается он.
Саске надевает куртку и выправляет капюшон, намереваясь поскорее выбраться на свежий воздух. Нара планирует еще задержаться – не хотелось рано попадать домой.
- Я захвачу несколько семплов, - вдруг говорит Саске и забирает несколько болванок, - есть пара идей по их обработке.
- Как скажешь, босс, - кивает Нара, зевая и отключая аппаратуру ленивыми неторопливыми движениями.
Они прощаются коротким рукопожатием, и Учиха оставляет Шикамару одного.
***
[9.08 PM, Квартира Саске, прихожая и жилая комната]
В квартире было что-то не так – Саске понял это, едва переступил порог. В воздухе стоял резкий освежающий запах озона, как после сильной грозы.
Учиха скидывает одежду и сумку, не заботясь о порядке, и проходит в жилую комнату. Изумленно останавливается в проеме, будто натолкнувшись на стеклянную стену.
В квартире самый настоящий разгром, словно кто-то что-то искал, - но что можно было искать в квартире Саске? Диванные подушки сброшены на пол, стопки дисков и болванок поблескивают в полутьме, разбросанные по всей комнате, стол перевернут, книги скинуты с полок на пол.
Саске неуверенно делает шаг, и слышит, как что-то треснуло под ногами. Фотография в рамке, которая всегда лежала на столе изображением вниз. Как она оказалась на другом конце комнаты?
Учиха осторожно поднимает и рассматривает изображение под расколотыми стеклами, где он запечатлен с двумя своими лучшими друзьями. Но его взгляд приковывает лампочка, которая все так же мигает в темноте. Ее свет кажется очень ярким, слепящим, неприятным.
Саске нажимает на кнопку выключателя, - и слышит шипение и треск, исходящий от всей техники. Резкий, оглушающий, неприятный свист. Выключает – громкий щелчок – и наступает тишина, нарушаемая лишь слабым звуком помигивания все той же неисправной настольной лампы.
- Какого черта? – спрашивает Саске самого себя в лучших интонационных традициях Генри Таунсенда**. В чем-то они были похожи с этим персонажем. Может, тем, что они оба – пофигистичные интроверты, не удивляющиеся ничему?
Саске не знает, как объяснить то, что здесь произошло – на двери ни следа взлома, ничего вроде бы не пропало, окна закрыты, хотя какая разница – все равно пятнадцатый этаж, не забраться.
Саске чувствует растерянность. Это очень странное чувство, сбивающее с толку.
Он снова включает свет. Выключатель тяжело щелкает. Тишина продолжает давить на уши. Техника не фонит, как в прошлый раз.
«Не могло же мне показаться?»
Один осколок рамки, которая до сих пор крепко сжималась пальцами, падает вниз, порождая громкий, ни черта не мелодичный звон, заставляя переключить внимание на предмет в руке.
Саске осторожно и бережно вытаскивает фотографию из осколков и рассматривает ее, словно видит в первый раз. На фотографии - Наруто, Сакура и он.
Он только что пришел от них – вернее, от мемориальной таблички, под которой нет тел.
Сегодня день рождения его лучшего друга, звонкий заразительный смех которого он не услышит никогда. Они не будут вместе выпивать по пятницам, и Саске не будет приходить на воскресный обед к Сакуре и Наруто, непривычной для слуха чете Узумаки.
Двое его друзей, с которыми он вырос вместе, с которыми он прошел огонь, воду и медные трубы, горести, радости и ссоры, не будут с ним никогда.
Его единственные друзья, бешеные фанаты сноуборда, две искры яркого пламени жизни, погребены под белоснежной лавиной, которая сошла именно тогда, когда молодожены отдыхали на одном из популярных зимних курортов.
Их тела так и не нашли.
Прошло уже полгода. И год с того рокового момента, как Саске лишился последнего родного человека.
Можно называть это как угодно – судьбой, кармой, предназначением, проклятием – суть от этого не изменится, короткие жизни не вернутся назад, а стрелки часов не повернутся вспять. Нет такого лекарства, которое поднимало бы мертвых.
Саске осматривает вещи, погруженный в свои невеселые мысли. В комнате приятный давящий полумрак, - лишь изредка мигает лампочка. Из-за скачков напряжения, больше не из-за чего.
Здесь столько аппаратуры, что неудивительно, что пробки постоянно вылетают, техника фонит и плохо ловит связь.
Парень осматривает остальные комнаты, и видит, что пропала только одна вещь. Не важная, не имеющая своей собственной ценности для чужого человека. Имеющая ценность только для Саске.
Пропала единственная фотография Итачи, которая у него была.
Обнаружение этого дает нехорошие предчувствия. Саске обыскивает квартиру еще раз, но фотографии нет. Парень уже уверен, что не найдет ее – несмотря на страшный беспорядок, он прекрасно знал, где какая вещь лежит. Фотография Итачи всегда лежала на третьей полке, изображением вниз, чуть левее книги о группе Depeche Mode.
Сейчас ее там нет. И не будет. Потому что она пропала.
Саске сделал единственное, что он мог сделать в данной ситуации – он позвонил копам.
Он не сказал им, что пропало. Он сказал, что все на месте, но в квартире явно кто-то был.
Копов было двое – молодая женщина-лейтенант, прямо на ходу жующая тошнотворно-сладкое данго в отвратительном кленовом сиропе, так сказать, не отходя от кассы и не отвлекаясь от работы, и мужчина лет тридцати-тридцати пяти с чуть заметным шрамом, пересекающим глаз точно посередине.
Они вяло переругивались друг с другом, составляя протокол, и Саске чуть заметно морщился – к ушной боли прибавилась еще и головная, а это значит, что ему обеспечена еще одна прекрасная ночь в компании панадола и амидопирина***.
Стандартные процедуры – вопросы типа «Не замечали ли вы в последнее время странных событий», «Есть ли у вас недоброжелатели или какие-то подозрения, кто это мог быть», снятие отпечатков пальцев и следов…
Все это порядком утомляло и без того уставшего Учиху.
- Точно ничего не пропало? – в десятый раз спрашивает лейтенант полиции, сверля Саске взглядом «как вы меня все достали».
Саске вздыхает, как вздыхают люди, упорно пытающиеся объяснить детям простейшие вещи, и отвечает.
- Нет, ничего.
- Тогда что мы здесь делаем? – приподнимает бровь мужчина, выражая вежливое удивление, - Поехали отсюда, Анко, тут делать нечего.
Когда полицейские все-таки покинули его квартиру, Саске блаженно прислонился к двери и вздохнул с облегчением.
Он снова почувствовал, какой же он социопат. Ему никто не нужен. И он никому не нужен.
*** [11.47 PM, Квартира Саске, жилая комната]
- Ну что, Саске, я поздравляю тебя, - иронично протянула трубка сонным голосом Шикамару, - у тебя призраки в квартире. Или полтергейст, или барабашка, или еще какая хрень…
Саске раздраженно фыркнул, зло кидая ни в чем не повинные пушистые диванные подушки на место.
- Кончай издеваться, Нара. Не смешно.
Шикамару отрывисто рассмеялся. Будто залаял.
- Слушай, а вдруг это какая-нибудь из твоих подружек? Но просто…немного мертвая, и мстит тебе за испорченный уик-енд, когда вы…
- Нара, заткнись.
- Я тебе настроение поднимаю, а ты этого понять не хочешь. Но ты подумай насчет полтергейста.
- Ты же не веришь в эту чушь, или я что-то пропустил?
- Конечно, - согласился Нара, - и в пришельцев не верю. И в Бога, раз на то пошло. Но чем черт не шутит, как говорится. Помнишь «Паранормальное явление»?
- К черту все. Никакие барабашки не помешают мне выспаться. Ай, чтоб тебя!
- Что, о призрака споткнулся?
- Нет, - Саске наклонился и поднял знакомый предмет, на который едва не наступил, - Тут мой старый диктофон, я его едва не раздавил.
- Раз ты говоришь старый, значит, ему по меньшей мере лет двадцать. Выкинь эту развалюху и иди спать, наконец. У меня уже глаза слипаются.
- Отбой тогда, - безэмоционально произнес Саске, вертя в руках прямоугольный предмет.
Вроде бы у него оставалось несколько звукочувствительных аудиокассет. Чем черт не шутит, может, стоит попробовать?
Он нажал на красную кнопку на телефоне и присел на диван, не выпуская из рук диктофон. Нашел в ящике кассету, которой должно хватить часов на шесть. Поехали.
Саске включил диктофон и пошел на кухню – нужно выпить таблетки, которые не только притупляют боль, но и избавляют от сновидений, где он в панике мечется по лабиринту стеклянных небоскребов…и ищет.
Что? Кого?..
Ответы на свои невысказанные вопросы.
А есть ответ? А был ли вопрос?..
Лампочка мигнула три раза и погасла.
***
[2.27 AM, Квартира Саске, жилая комната и кухня]
Саске мирно спал, завернувшись в тонкий плед и вцепившись в него пальцами по старой детской привычке. Кассета тихо крутилась в диктофоне, фиксируя его почти неслышное дыхание.
*отрывок из песни “The Sound of Silence” в исполнении Simon & Garfunkel. Можно услышать в саундтреке к фильму «Хранители».
Привет, мрак, мой старый друг, Я снова хочу с тобой поговорить…
**Генри Таунсенд – главный герой четвертого Silent Hill, молодой фотограф, оказавшийся запертым в собственной квартире и не имеющий возможности выбраться. Фирменная его фразочка – флегматичное «What the hell?» или «Какого черта?» ***панадол и амидопирин – анальгетики.
(3, 2, 1) Violated, So degraded, The show has just begun.
Dominated, By all you hated, This will make you ULTRAnumb.
3, 2, 1. Reality’s a plague, We’re the medication.
A new manipulation, Oversaturation, Take advantage of what you deny.
(Here comes the countdown) 3 - So step right up and see, 2 - The possibilities, 1 - We are everything you wanted.
(3, 2, 1) Оскверненный, Настолько опозорившийся, Шоу только что началось.
Доминирующий Над всеми, кого ты ненавидел. Это сделает тебя ультра беспомощным!
3, 2, 1 Реальность – это чума, а мы – лекарство.
Новая манипуляция, Перенасыщение. Используй то, что ты отрицаешь.
(начинается отсчет) 3 – встань и смотри 2 – возможности 1 – мы – все, что ты тебе нужно
Blue Stahli - ULTRAnumb
Наруто говорил долго, смотря куда-то мимо Карин, и сосредоточенно крутил в пальцах яркие наушники. Его голос был негромким, но девушка прекрасно его слышала, даже не смотря на то, что в кофейне было очень много людей, и непрерывный поток информации лился со всех сторон, мешаясь с табачным дымом и музыкой. Карин внимательно слушала рассказ, попутно разглядывая лучшего друга Хоука, на которого никогда не обращала внимания. Если бы ей предложили дать каждому знакомому человеку цвет, она бы с блеском справилась с этим заданием. Цвет Суйгецу был бы фиалково-аметистовый. Цвет поэтов и легкого сумасшествия, не позитивный и не негативный, но неизменно яркий, сверкающий и выделяющийся. Как и он. Сестренка Таюя – коралловый всплеск циничного негатива, розово-оранжевое неуправляемое пламя. У Сакуры – зеленый. В этой ассоциации виноват цвет глаз, стоит признать. Но если раньше этот цвет был по-весеннему ярким, с малахитовым оттенком, то сейчас он приобрел холодность изумруда и его двойственность. У Сакуры было две маски, две жизни, которые она проживала одновременно. Хоук…нет, Саске. Слепяще-белый, матовый, чистый лист, исписанный невидимыми чернилами. Обманчиво-искренний. Траурная пустота. Стальной оттенок принадлежит Итачи. Оттенок серого чая, железная стена за обманчивым миражом тумана. Нет, не хочется вспоминать о нем, только не о тех временах. Ведь до сих пор глухая боль отдается в груди, примерно там, где бьется сердце. Карин боялась признаваться в себе, что до сих пор любит этого печально-задумчивого молодого человека. Наруто был не похож ни на кого из них. Как луч света сквозь лохмотья облаков, играющий бликами на слабо волнующемся южном море – бирюза, глубокая и яркая, бесконечная и чистая, как июньское небо. Он располагал к себе и притягивал. У него не было двойных жизней – он жил только одной. Так же, как и она. Сейчас Наруто хмурится, и его голос глух. Он явно хочет побыстрее закончить рассказ, но не хочет упустить важных деталей. Карин кажется, что когда-то Наруто был другим. Просто…другим. Виноват ли Саске в этих изменениях? А кто еще, собственно? А Наруто рассказывал. О небольшом городке, о двух братьях-не-разлей-вода, об убийстве родителей Итачи и Саске, о бегстве младшего брата, о Хоуке, об аварии, о реабилитационном периоде и затишье перед бурей, которая разразилась сегодня утром. И многое вставало на свои места. Теперь она могла понять поведение Итачи, который всегда, казалось, был недосягаем. Теперь она поняла. - Подожди, мне нужно все это осмыслить, - быстро произнесла она, поерзав на стуле. Но времени нет. Оно идет, оно бежит, оно спешит, оно неумолимо толкает вперед, не дожидаясь и не обращая внимания на простых смертных. У них остается все меньше минут на размышления. Карин не понимала, почему Хоук повел себя так, как повел, и очень боялась, что Учиха Саске – это тот человек, который холодно выспрашивал настоящее имя Майлза, казалось бы, миллион лет назад. В кармане куртки завибрировал телефон. - Карин, - по-лисьи прищурился Наруто, - кажется, это мой телефон. Девушка встрепенулась от своих размышлений, рассеянно и немного глупо улыбнувшись. - Ой, прости, - проговорила она, протягивая парню новенький, но уже покоцанный смартфон. *** - Киба? - Нет, твою налево, мать Тереза! – возмутилась трубка прокуренным лающим голосом, - Ты какого хрена не на смене?! Узумаки хлопнул себя по лбу, поняв наконец, о чем он забыл. - Твою маааааать, - протянул он, зарываясь пальцами в волосы, - Киба, тут форс-мажор. - Форс-мажор у меня, а у тебя будут большие проблемы, когда ты попадешься мне на глаза! – возмутилась трубка, - Я всю ночь не спал, я на кроватку хочу, домой, а ты мне такую свинью подкладываешь! - Киба! – одернул его Наруто, - я не могу выйти сегодня на смену. - Ты стебешься что ли? - Нет. С меня причитается. Две бутылки виски и две отработанные за тебя смены, идет? В трубке промолчали. - Ящик. И три смены. - Договорились! Наруто сбросил вызов. - Эта работа меня доконает, - усмехнувшись, ответил он на немой вопрос Карин. *** Учиха Итачи возник на пороге палаты тихо и совершенно незаметно, будто бы стоял здесь уже несколько часов. Однако один его вид говорил о том, что он только-только с заснеженных просторов улиц: на волосах и плечах прозрачной паутинкой таяли снежинки, превращаясь в капли воды под влиянием больничного тепла, а на чуть выступающих, острых скулах выступил здоровый румянец, который может подарить только мороз. Шизуне уставилась на него, будто бы увидела своего кумира – таким отвратительно-благоговейным был ее взгляд. Итачи же поначалу не обратил на нее внимания: несколько секунд он холодно-изучающее осматривал Сакуру, словно она была скучным экспонатом, потом помещение, и лишь позже его взгляд упал на черноволосую женщину. Он смотрел на нее ровно несколько коротких мгновений, чтобы Шизуне по одному высокомерному движению, с каким детектив снимал тонкие кожаные перчатки, поняла, что она здесь лишняя. Что-то бессвязно проговорив, и, кажется, даже извинившись, она покинула палату вместе с томиком Шекспира. Итачи равнодушным взглядом проводил женщину, и, пока не щелкнул замок закрывшейся двери, не поворачивался к Сакуре, давая девушке повод его рассмотреть. А может, Учиха просто давал ей время собраться с мыслями и нацепить маску сильной девушки. Они остались одни – невысокая, обманчиво-хрупкая девушка и молодой человек, больше похожий на черную тень. У детектива был очень больной и измотанный вид, гораздо более измотанный, чем при прошлой их встрече, очень напряженная осанка и чуть подрагивающие пальцы, а под глазами залегли такие насыщенные тени, что это пугало. Но – Харуно не могла не признать, чисто с женской точки зрения, – Учиха все равно был просто ошеломляюще красив той красотой, которой славится андрогинность. Баланс инь и янь. Сакура чуть усмехнулась – Итачи понадобилось несколько секунд и один ледяной взгляд, чтобы выгнать осточертевшую Шизуне за дверь. Она не смогла добиться такого результата за несколько часов. Стоило поучиться. С уходом Шизуне дышать стало как-то легче, и Сакура ощутила, что ее напряженные нервы слегка успокоились. Одно присутствие Учихи, даже такое отстраненно-деловое, неуловимо внушало доверие и поддержку. Будто камней на шее стало меньше. Потому что Харуно знала – Итачи в нее верит. Это успокаивало. Сейчас она не могла положиться ни на кого, и холодное осознание этого не просто угнетало – вгоняло в безысходное отчаяние. Только сейчас Харуно понимала, насколько одинока. С кем она может поговорить, с кем она может поделиться? С Карин? Нет, спасибо, доктор, одного сеанса хватило. С Хоуком? Давай начистоту, Сакура. Хоук только создает видимость поддержки, он отвлекает, переключает темы, как каналы телевидения, но результата – ноль. Он просто сосед, которого ты и знаешь-то поверхностно, чтобы выворачивать перед ним душу. С Наруто? Да она лучше лично откусит себе язык. Больше у Сакуры никого не было. Учиха чуть прищурился и скривил губы, словно увидев досадную неприятность. Она и была – в виде камеры под потолком. Не говоря ни слова, он поставил небольшой лакированный чемоданчик на пол, и подвинул стул, на котором сидела Шизуне, так, чтобы камера была прямо над его головой. Встав на предмет мебели, он абсолютно бесцеремонно повернул объектив камеры к стене. Сакура наблюдала за всеми этими нехитрыми манипуляциями с вежливым интересом. Итачи изящно спрыгнул со стула, так же изящно, словно он был эльфом из книжек Джона Толкиена. - Итак, - начал детектив без предисловий, поворачиваясь к Харуно и доставая откуда-то из внутреннего кармана черного пальто несколько сложенных вдвое листов, - Твой инструктаж, - пояснил он, небрежно кидая ей в руки прямоугольники бумаги. Секундный шелест в воздухе. Девушка ловко, но поморщившись, поймала листы и развернула. Это были фотографии и чертежи помещения, похожего на террариум с препятствиями и странными конструкциями из бетона и металла. - Что это? – нахмурилась Сакура, листая фотографии. Детектив сдержанно хмыкнул и подошел к койке Харуно. Отточенным жестом откинув полы английского пальто, уселся на кровать. Достаточно близко, чтобы девушка могла почувствовать необычный парфюм. - Это площадка боя, - объяснил молодой человек, чуть прищурившись. Сакура отметила, что у него прямо-таки по-бабски длинные ресницы. Позавидовать можно, - Конечно, Сасори уже в курсе, так что это справедливо. - Пф, будто я беспокоюсь о справедливости, - с ноткой раздражения ответила Харуно, - Какое-то странное помещение. - Этого следовало ожидать, - холодно проговорил Майлз Ховердейл, - Бывшее здание склада. Камеры, датчики движения. Публика будет в другом помещении. У вас будет полчаса, чтобы закончить. Холодок пробежался по позвонкам от такого заявления. Сакура подняла глаза. - Иначе? - Иначе сработают бомбы, - ответил, как нечто само собой разумеющееся, детектив. - Класс, - шумно вздохнула Сакура. - Ситуация не из приятных. Итачи поднялся и отошел к окну, в полной тишине, которую можно было пощупать, задумчиво изучая неинтересный бело-серый пейзаж за окном. Наконец, через целую вечность, он обернулся. - Три имени Акасуны Сасори, - негромко произнес он, смотря Сакуре прямо в глаза, - Химик, Скорпи и Кукловод. Зная о них, ты сможешь его победить. Игра в гляделки могла продолжаться долго. Сакура смотрела прямо, и детектив удовлетворенно прищурился. Его глаза казались чуть раскосыми. И они говорили: «Ты все еще можешь отказаться». - Откуда ты знаешь об этих именах? – хмуро спросила девушка, отложив фотографии и скрестив руки на груди. Нет, я пойду до конца. Ради себя, ради тебя и всех. Итачи дернул уголком губ – в точности так же, как это делал Хоук. Осознание того, что Хоук делает точно так же, странно испугало Сакуру. Это ощущение можно сравнить с воздействием на подсознание двадцать пятого кадра. Только есть оно, воздействие-то? Вспомнив о Хоуке, Сакура вдруг поняла, что хочет его увидеть. Итачи же продолжал рассказ, неторопливо снимая черный шарф мелкой вязки и небрежно бросая его на подоконник. Молодой человек держал себя отстраненно-холодно, но Сакура не верила в такую маску. Она была слишком идеальной для того, чтобы оказаться живой, а не сделанной из прозрачного стекла. - Когда-то мы работали вместе, - проговорил Учиха, смотря куда-то в одну точку, - И я имею небольшие понятия о тактике Сасори. Говоря это, он слегка коснулся значка на своем галстуке, на который обратила внимание Сакура во время их первой встречи. Маленькое алое облачко. Одна организация?.. - Расскажи о каждом имени, - Сакура чуть приподнялась на подушках, занимая более удобное положение. Боль сжигала изнутри и снаружи, и она чувствовала, что одно резкое движение, и швы разойдутся, бинты пропитаются кровью, и тошнотворная слабость накатит с новой силой. Я не должна быть слабой. Итачи молча наблюдал за ее манипуляциями. Нельзя было сказать, что он думал в тот момент, но мимика его лица чуть смягчилась, будто по карандашному наброску провели рукой. - Первое, - тихо произнес он, - Химик. Одна из слабостей Акасуны – ближний бой, поэтому на его счету множество мелких поганых изобретений, которые он будет использовать против тебя. Дымовые шашки, карманные бомбы с газом и синильной кислотой. С него станется использовать хлорбензальмалонодинитрил, но он вряд ли так поступит, иначе ляжет рядом с тобой. - Чего? – ошарашено хлопнула глазами Сакура, - повтори еще раз. Итачи посмотрел на нее, как на идиотку. На секунду девушке показалось, что он может улыбнуться. Совсем чуть-чуть. Слегка печально, как улыбаются глупым маленьким сестрам. - Хлорбензальмалонодинитрил, - без запинки повторил он. - Как ты это выговорил? - Не вижу ничего сложного. - Просто удивительно увидеть человека, который тоже может произносить такие длинные слова, - засмеялась Сакура, - Это тот газ, что использовался в Первой Мировой? Итачи кивнул. - Именно. Пять тысяч трупов за десять минут, был такой эпизод. Но лучше побеспокоиться о синильной кислоте. Ты с ней знакома? - У меня с ней рандеву, - буркнула Харуно. На лице детектива не промелькнуло ни одной эмоции. - Это бесцветный газ, вызывающий паралич нервной системы и дыхательных путей, - невозмутимо продолжил он, все так же не смотря на девушку, - Первый признак – резь в горле, тошнота и головокружение. Повторяю, газ бесцветный, так что если почувствуешь, отбегай подальше. Сакура шумно вздохнула. - Да все помещение – одна большая газовая камера! Куда я отбегу?! - Изучи планы. Путь – наверх. Газ будет держаться внизу. Это твой шанс, - безапелляционно отрезал Итачи, - Все ясно? - Да, - кивнула Сакура, - с синильной кислотой я разберусь. Что дальше? - Второе имя, - продолжил Итачи, - Скорпи. Ты знакома с этим именем, но незнакома с его значением. - Яды. Я знаю, - мрачно ответила Сакура, вспоминая видео. Итачи перевел взгляд на девушку, снова испытующе взглянув в ее глаза. «Ты можешь отказаться». «НЕТ!» - Тогда это тебе пригодится, - хмыкнул он, поднимая с пола чемоданчик и открывая его. - Что это? – попыталась подтянуться девушка, но едва не зашипела от боли. - Здесь две ампулы с противоядием – больше достать невозможно. Они тормозят действие ядов, но не нейтрализуют его. Флаконы не бьются, так что можешь не переживать. - Да ты все продумал, - саркастично заметила Сакура, стараясь не показывать, как она рада неожиданной помощи. - Я заинтересован в том, чтобы ты победила. Не стоит благодарить, - холодно ответил человек-тень, - Третье имя. - Кукловод. - Со стороны похоже именно на это, - кивнул Итачи, смотря куда-то мимо девушки, - лезвия, закрепленные на тонких лесках. Лезвия – в яде, лески – тоже. Смотри в оба – он любит растягивать их, как паутину. Не попадись в них, иначе – конец, Сасори на тебе живого места не оставит. И – на всякий случай. Итачи достал шприц, наполненный бесцветной жидкостью. - Адреналин, если совсем все будет плохо. Я верю в тебя, но рассматриваю все варианты. И еще одно, - он выдержал небольшую паузу, - После победы все будут предлагать тебе партнерство. Набивай цену и отказывайся. Ты должна уйти под крыло Теруми. А потом ты получишь свои сорок пять процентов. - Пятьдесят, - с нажимом произнесла Сакура. Итачи усмехнулся, и эта усмешка вызывала холодок по коже. - Не пытайся меня обдурить, Пинки, - произнес он, - Это удавалось немногим. Сорок пять. «Значит, кто-то все-таки смог». - Я пошутила. Где ты вообще все это достал? Детектив пожал плечами. - Враг моего врага – мой друг. Тем более, не мы одни хотим убрать Теруми с ее поста. Сакура вдруг решилась задать вопрос, который смутно тревожил ее на протяжении всего разговора: - Как Хоук? Итачи, казалось, замер на секунду. На одну чертову секунду, полсекунды, миллисекунды. Она выдала его с головой, с потрохами, она доказала лживость его последующих слов. По стеклянной маске пробежалась трещина. - Мне все равно, как он. Изучи планы, и будь готова. Я рассчитываю на тебя, Сакура. Он кивнул ей в знак прощания. Сакура почувствовала себя несколько увереннее. Вот только почему Учиха держит себя в таких жестких рамках? Это не укрылось от интуиции Харуно, нет, - она сама была такая же. Ну, не совсем такая. Она не могла держать себя в таком идеальном балансе долго, а у Итачи, казалось, это было нормальным явлением. Она узнает. Обязательно. - Спасибо…Учиха. *** Тсунаде сверлила взглядом сидящего напротив мужчину почти точно так же, как Сакура недавно сверлила Шизуне. Сколько она знала Джирайю, он всегда появлялся там, где нужно и не нужно. Затычка в каждой бочке, шило в каждой заднице – и это была феноменальная способность. - Обстановка накаляется, - задумчиво произнес мужчина, словно закидывая камень в спокойную воду, открывая пробный раунд. Он смотрел на Тсунаде своими живыми, теплыми карими глазами, и женщина не знала, как реагировать. Ведь, как-никак, когда-то они были друзьями. - Да что тебе вообще нужно? – раздраженно, чуть несдержанно спросила она, неприязненно скривив губы, - Почему ты во всем этом участвуешь? Джирайя улыбнулся и окинул быстрым взглядом больничный кафетерий. - Один ненормальный сыщик предъявил мне ультиматум, - полушутя-полусерьезно ответил он, - Он это умеет. Уже не только ты и полиция в лице меня заинтересованы в том, чтобы уничтожить синдикат «Хэвен». Появились третьи. Тсунаде посерьезнела и холодно прищурилась. - Кто? - Вечно сующее нос не в свое дело ФБР, - фыркнул Джирайя. - Значит, хреново работаете, ребята, - не преминула метнуть шпильку женщина, лукаво улыбнувшись. Джирайя улыбнулся так же слащаво. - Твоя девочка все сделает, Скорпи если и станет для нее проблемой, то небольшой. И лазутчик в стане Теруми нам обеспечен. - Ты… - задохнулась от возмущения Тсунаде, - ты не посмеешь ее использовать. - Еще как посмею. Это крупная игра, и все средства хороши, - просто ответил Джирайя, и в следующую секунду был схвачен за грудки сильными руками. - Если с Сакурой хоть что-нибудь случится, то я найду тебя, ублюдка, и лично откручу все, что у тебя висит! Джирайя, несмотря на свое положение и яростный взгляд женщины, так искренне рассмеялся, что Тсунаде его отпустила. - Расслабься, - произнес он, поправляя капюшон куртки и собираясь уходить, - Она не дура. Тсунаде ничего не ответила, лишь оперлась локтями о стол. Мужчина смерил ее насмешливым взглядом, и, обойдя столик и встав прямо за спиной светловолосой женщины, прошептал ей прямо на ухо: - Знаешь, если ты такая горячая в жизни, то какова же ты в постели?.. Он успел увернуться от удара и быстрым шагом покинуть помещение, посмеиваясь себе под нос, оставив Тсунаде наедине со своими эмоциями. *** Теперь телефон зазвонил уже у Карин. Девушка поменялась в лице, едва не опрокинув бокал с безалкогольным коктейлем, а как только увидела имя абонента на дисплее – и сразу же напряглась. Такие изменения не могли ускользнуть от взгляда Наруто. - Итачи, - ответила на его немой вопрос она, и нажала зеленую кнопку. Пальцы Наруто сжались в кулаки. Телефонный разговор был долгим. Карин отвечала односложно, изредка кивая. Внутри нее все похолодело, - если ее знания об Учихе не обманывали, то Итачи был в скверном расположении духа. Однако за этим скрывалось что-то гораздо более глубокое, - то, что Итачи скрывал от нее всегда. И теперь, после рассказа Наруто, она догадывается, что. Она слышит это в голосе Итачи. Глухое отчаяние. - Что он сказал? – тут же спросил Наруто, как только Карин повесила трубку. «Саске не решился» - облегченно, но с ноткой горечи, промелькнуло в голове Узумаки. - Он говорил о месте сегодняшнего поединка, - ответила Карин, помрачнев. Мда, веселая у нас компания, - подумала она, - и Сакура…черт бы тебя подрал. - Сакура не отказалась от поединка?! – удивленно воскликнул Наруто. Карин сняла очки и отвела взгляд. - Нет, она… - «Пляшет под дудку Итачи», - она слишком упрямая, чтобы просто так сдаться. Слабая улыбка получилась искренней, растаяв на губах, как снежинка. Наруто не казался радостным. Возможно, он думал о том же, о чем думала Карин. Но это вряд ли. Он заметно нервничал. - Сакура даже шевелиться не могла сутки назад! Как она вообще собирается…это же безумие! «А была ли надежда изначально?» - вдруг подумала Карин, - «О чем думает Итачи? Должен быть какой-то подвох, ведь он просчитывает всю партию наперед…» - Ну тогда мы придем! – вдруг сказал Наруто, проигнорировав красноречивое молчание Карин, - Она классно дерется. И я в нее верю. «Если все закончится хотя бы удовлетворительно, из дома ее не выпущу». Эта мысль вызвала еще одну слабую улыбку. - Тогда нам нужно выдвигаться. Ты платишь, кстати, - фыркнула она, вызвав возмущенное «Эээй!» у парня. *** Если быть откровенным, то Наруто ненавидел Итачи с самого детства, пусть и не признавался в этом даже себе. Он и не знал, что это было за чувство, точившее его годами, как терпеливая вода точит камень. Все его внимание всегда было сосредоточено на Саске.
- Эй, ты чего? – окликнул его друг, ловко балансируя на черепичной крыше, - струсил? Была ночь, наполненная звуками и запахами лета, и луна, светившая за спиной Саске, была ослепительно-яркой на звездном небе. Саске хотел что-то ему показать, но непременно ночью. Наруто хотелось спать, но как только он оказался на свежем воздухе – сонливость как рукой сняло. Наруто невольно залюбовался другом – в свете ночи и луны он казался нереальным, сошедшим с картинки. Не бывает таких красивых людей, - подумал он. Саске слабо улыбался. Уголком бледных губ. - Давай, это легко, - сказал он, протягивая руку. И Наруто схватился за прохладные пальцы друга. Идти по черепичным крышам было непривычно и немного страшно – куски готовы были отвалиться, породив за собой небывалый грохот, который перебудит весь дом. - Куда ты меня ведешь? – спросил Наруто, ощущая себя Малышом из книжки Астрид Линдгрен. На Карлсона Саске как-то не походил. - Увидишь, - хитро улыбнулся Учиха.
Нужно было понять еще тогда, Наруто, когда Саске притащил тебя на крышу, которую ему показал Итачи. Но ты был так слеп и беспечен, что не заметил, как Саске точит болезнь под именем Итачи. Эта зависимость была немного ненормальной. Лишь сейчас Наруто понимал, что весь свет для Саске сошелся клином на Итачи уже тогда. - Куда мы идем? – спросил Наруто, едва поспевая за быстрым шагом Карин, что было весьма удивительно, учитывая тот факт, что девушка была на каблуках, а тротуарные дорожки еще не успели очистить тысячи единиц снегоуборочной техники. - «Римские каникулы», - как-то по-особенному зло ответила спутница Наруто, - Этот мудак назначил нам встречу в «Каникулах», да как он посмел! Ну я ему… Да, кстати, для проформы и досье дорогой Карин – именно в «Римских каникулах» Итачи ее и бросил. Что за неслыханная наглость – снова назначать встречу там! *** В «Римских каникулах» было достаточно народа, чтобы Учиха, мастерски умеющий сливаться с толпой, не попал сразу в поле зрения молодых людей. Однако Карин знала, где искать Итачи. Наруто, безропотно позволявший себя вести, успел мельком оглядеть бар-ресторан, и удивился тому, что он был полностью белым. Стены, пол, потолок, рамы окон, столы, стулья, салфетки, букеты цветов, форма обслуживающего персонала – все было матового оттенка слоновой кости. Детектив, чернильное пятно в белизне пустоты – нашелся у барной стойки. Итачи даже не удостоил их приветствием – лишь слабым наклоном головы. В воздухе вмиг начало ощущаться напряжение. Казалось, его можно было увидеть невооруженным глазом. Карин захотелось выругаться. Да что они со своим Саске, помешались, что ли? Свет на нем клином сошелся? – раздраженно подумала она. Стало быть, не только свет сошелся клином, но и жизни обоих молодых людей. Психи. Что в этом Саске такого, чего нет у остальных? - Вечер добрый, Наруто, Карин, - холодно-вежливо, чисто для проформы, произнес Итачи, в приветственном жесте чуть приподняв рокс с джином. - Что ты сделал с Саске?! Карин поблагодарила всех богов, что она стояла рядом с Узумаки и успела схватить его за руку, иначе… Она прямо-таки ощутила, что от Наруто расплывается жар. Обжигающий жар ненависти, целиком и полностью направленный на Итачи, на этого, на первый взгляд, уставшего от жизни человека. Наруто чувствовал, что еще немного, и он сам слетит с катушек от ярости. Итачи хотелось раскромсать на кусочки, содрать заживо кости и станцевать над его корчащимся от боли телом, вбить в Учиху ту боль, что испытал Саске и он, Наруто. Это неправильные мысли? О нет. Достаточно вспомнить того страшно опустошенного человека с невидящим взглядом на мосту. Достаточно вспомнить страшно растерянного Хоука, который не понимал, что происходит. Достаточно вспомнить о том, что Наруто говорили, что инцидент с ДТП – это намеренная попытка самоубийства. Саске хотел покончить жизнь самоубийством. Тот самый человек, который заменил Наруто толпы знакомых, которому было плевать, кто его родители и сколько они зарабатывают, который готов был подставлять шею за него и выручать в любых безвыходных ситуациях. Такая дружба давала стимул быть сильным. Доказать, что он достоин этой дружбы. Наруто ненавидел Итачи за то, что тот отнял у него Саске. Потому что для Саске Наруто всегда был вторым. Кто во всем этом виноват? Это неправильные мысли? О да. Ой-ой, не надо думать, что было бы иначе, не вцепись Карин в руку Наруто. Итачи неуловимо переменился в лице, - казалось, и ему выдержка отказывала, когда разговор заходил о Саске. Раньше он не был таким, Карин помнила. Довести Итачи до белого каления было невозможно, а уж она знала в этом толк. Итачи был непробиваем. Но, как оказалось, щель была. - Ничего того, о чем тебе бы стоило беспокоиться, - процедил он, залпом осушив бокал. Но Наруто было не остановить. - Я тебе не верю! – чуть не прокричал он, все еще крепко удерживаемый Карин, - Он снова сбежал, и это полностью твоя вина! Итачи прищурился, и Карин ощутила, что еще немного, и Итачи сам набросится на Наруто. Но этого не случилось, конечно же. Учиха подал знак бармену и заказал еще одну порцию джина. - А ты пытался его остановить? – произнес детектив, скривив губы в жестокой усмешке, - Значит, ты не очень хороший друг, раз не смог этого сделать. Наруто застыл, как пораженный. Итачи попал в цель. - Да я тебя… - Ховердейл! Наруто! Карин оказалась между ними, уперев руки в бока, злая, но полная решимости надавать оплеух обоим, если они не остановятся. - Как из-за девки цапаетесь, честное слово! – гневно фыркнула она, - Успокойтесь или я сама выбью дурь из ваших голов! Девушка выглядела угрожающе и серьезно. Похожая на античную фурию, с красно-кровавой волной волос, в зловеще бликующих во вспышках света очках, она явно была настроена до победного - не дать этим двум придуркам сцепиться. По крайней мере, уж точно не в общественном месте. Вариант с мордобоем она рассматривала. Естественно, со своим участием. Не дать им сцепиться из-за Саске, что бы там не происходило на самом деле. - Ты не понимаешь! – прошипел Наруто, смотря на нее с раздражением, - Ты ни черта не понимаешь! - Да пошел ты, Узумаки! – скривила губы Карин, - Я не дам вам сцепиться! Посмотрите на себя, вы ведете себя, как последние эгоисты из-за вашего гребаного Саске, у которого все было прекрасно, пока вы не начали трахать ему мозг! Вы не думали, что он слился именно из-за вас?! И это неудивительно, потому что вы делите его, как вещь, и подозреваю, так было всегда! Очнитесь, одумайтесь, мы здесь из-за Сакуры, которая может погибнуть сегодня, а вы думаете совершенно не о том! Повисло гробовое молчание. Наруто вздохнул, расслабив плечи, и даже взгляд его как-то прояснился. Ненависть отступала, как волна отлива. Итачи пожал плечами и повернулся к бару. - Все будет в порядке, - бросил он через плечо. - Я не слышу уверенности в твоем голосе, - огрызнулась Карин только для того, чтобы оставить последнее слово за собой. Уверенность в голосе Учихи была. Еще и какая. Это успокаивало, но не сильно. Даже гении могут ошибаться. И часто эти ошибки бывают глупыми и фатальными. Так они и стояли у барной стойки – втроем, Карин посередине, и молчали, лишь рассеянно сделав заказ. Наконец, девушка решила прервать паузу. - Так что там с боем? А так хотелось пошутить, разрядить обстановку, вызвать усмешку на лице Итачи, послушать смех Наруто, но нет времени, нет момента. Не та вселенная, не то место. - Расскажу по пути, - сухо ответил детектив. На его лице было то каменно-мертвое выражение, которое Карин ненавидела. - Шансы есть? – подал голос Наруто. - Пятьдесят на пятьдесят, вопреки общему мнению. - Я с тебя шкуру сдеру, если с ней что-то случится, - беззлобно прокомментировала ситуацию Карин, - и за «Римские каникулы» ты мне ответишь позже. - Приятное местечко. - Да пошел ты нахрен, - фыркнула девушка, - все, закрыли тему, сама дура, поняла. Что, поговорить вам нужно? – она смерила проницательным взглядом сначала Наруто, потом Итачи, - ну говорите. Даю вам пять минут, пока я буду приводить себя в порядок. И если что, чокнутые, то я вас не знаю и вообще вижу в первый раз. Смекаете? Не дожидаясь ответа, она скрылась в той стороне, где предположительно находилась уборная. Наруто и Итачи остались вдвоем. Напряжение между ними можно было пощупать, а пауза была такой душащей, что никто не решался заговорить первым. Но время не ждало. - Ты всегда был для него всем, - тихо произнес Наруто, не поворачиваясь к Итачи и смотря куда-то в одну точку. Учиха никак не реагировал. Да и как он мог отреагировать? «Я знаю, Наруто»?! - Я…не собираюсь его отнимать, я свыкся с тем, что он просто мой друг, и что я никогда не смогу заменить ему тебя. Саске больно, и ты это видишь. Мне кажется, боли уже достаточно. Я просто волнуюсь о нем. - Я тоже волнуюсь, - медленно, словно заново вспоминая слова, проговорил Итачи. Наруто фыркнул. Сейчас он чем-то напоминал лукавого лиса, хищно посматривающего на молодого ворона. - Только не думай, что раз я здесь перед тобой распинаюсь, я тебе доверяю, - хрипло заметил он, - Просто возьми на заметку, что если Саске будет плохо, то тебе будет в миллиарды раз хуже. Я об этом позабочусь, Учиха. Итачи не удостоил его ни жестом, ни взглядом, ни ответом. Это выводило из себя. Разговоры сегодня не клеились. *** - Мы на месте, - буркнула себе под нос Тсунаде. Сакура бегло осмотрела помещение, точно такое же, какое видела на фотографиях Итачи. Огромное, похожее на старый склад, только меньше, усеянное пустыми ящиками и баками, помещение, в котором было прохладно и пахло сыростью. Оно доживало свои последние часы. Харуно посмотрела наверх, где расположились приветливые прогнившие деревянные балки. В случае чего придется на них взбираться. Тсунаде стояла рядом. Через несколько минут ей придется оставить свою ученицу, и, может, она видит ее в последний раз. Нет, женщина не хотела об этом думать. Ее подопечная сдержанно морщилась от боли, что же будет с ней, когда придется в буквальном смысле лезть из шкуры и надрываться, чтобы победить? Но Пинки не так слаба, даже наоборот. Поверх кожаных перчаток надеты золотисто поблескивающие кастеты, при ударе с твердой поверхностью выпускающие стальные шипы. Идеальный инструмент для дробления костей. Но Сакура напряжена, очень напряжена. Она очень нервничает, Тсунаде это понимает, потому что знает, как это – нервничать перед боем Главное, чтобы он не стал для Пинки последним, для всех, кто отважился на поединок со Скорпи. - Не волнуйтесь, сенсей, - отстраненно, чуть улыбаясь, разбивая последнее слово на два звонких слога, произнесла Сакура, даже не смотря на нее, зубами натягивая перчатку на кисть поплотнее, - Кастеты, принесшие неудачу вам, принесут победу мне. Ученица успокаивает учителя. Не должно так быть, не должно. - Сакура, - Тсунаде поняла, что должна это сказать, - Ты самая упрямая из всех, кого я знаю. «Кроме моей дочери, конечно», - закончила она мысленно. *** - Здесь нет площадки для боя, - заметил Наруто, косо и по-недоброму посмотрев на Учиху, как только они оказались внутри душного, наполненного почти до отказа людьми помещении, которое выглядело неприметным складом снаружи. Очень много света, очень много шума, вспышек, музыки в стиле техно и гигантских плазменных панелей. Километровые – такими неприлично длинными они казались, - подиумы стоек с девушками-барменшами в розовых париках и неприлично коротких юбках, как леди из сети баров «Гадкий Койот». Неудивительно будет, если они запрыгнут на деревянные лакированные стойки и продолжат работать прямо там, исполняя свои обязанности и отрываясь под гремящую музыку от души, разводя клиентов на астрономические чаевые. Карин ухмыльнулась, с интересом скользнув взглядом по одной розововолосой, но отвела взгляд. Официанты здесь тоже были. Нужно ли говорить о том, что все они были мужского пола и, под стать Сасори, с ярким, гранатовым оттенком волос? Они ловко скользили на втором этаже, расположенным под самым потолком, разнося шампанское. - Кажется, мы не там припарковались, - заявила Карин, - Итачи, это же не площадка для боя! - Нет, конечно, - невозмутимо ответил детектив, - площадка для боя расположена в другом месте, а мы – он кивнул на экраны, - будем просто наблюдать. - Класс, - саркастично фыркнул Наруто, - И мы ничего не сможем сделать! - Мы в любом случае ничего не будем делать, Наруто, - отрезал Итачи, рассеянным взглядом скользя по толпе, - Все зависит только от Сакуры. Теперь все зависит от нее. *** - Это еще зачем? – раздраженно спросила Сакура, вяло, но очень упорно отбиваясь от попыток надеть на ухо микрофон-передатчик. - Чтобы было интереснее, - ответили ей, - Это новое правило. Вместо масок – микрофоны. Вместо чистого рукопашного боя – снятие запрета на холодное оружие. Высшая лига? Лицензия на убийство. Уже поздно отступать. Кровь бешено бьет в ушах, сердце стучит, нервы на пределе, и где-то там, в глубине – дикий, животный страх. Она не должна быть слабой. Сакура выдернула из руки человека микрофон и надела на себя. - Смотри, чтобы эта штука работала, - процедила она, сверкнув глазами. *** Конечно, он здесь. Он среди этой толпы, мастерски затерялся. Однако, мой дорогой, мы знаем, что с ним слишком много запоминающихся чисто внешне людей. Вот он! Ты видишь его? А он тебя – нет. Он никогда не посмотрит на такое ничтожество, как ты. Он никогда… Заткнись. …у него есть дела поинтереснее, чем ты. Я даже не беру в расчет Пташку-Коннора, который его кинул. Он никогда не посмотрит на тебя, потому что ты из себя ничего не представляешь. Не его уровня, детка. Мне плевать. Когда-нибудь все будет. Я отказываюсь признавать хоть какое-то родство с тобой после таких фраз. Ну давай, попробуй, подкати к нему, и я оценю твои шансы. О, милый друг, ты думаешь взять меня на слабо? Три ха-ха два раза. Ведь не сможешь, да? Сколько тебя помню, ты всегда был труслив. … Что ж, провокация удалась. *** - Начинается, начинается, начинается! – быстро и нервно протараторила Карин, когда музыка стихла, а на экранах перестали крутиться бессмысленные клипы. Наруто шумно выдохнул, внимательным взглядом вперившись в один из экранов. А что Итачи? Итачи просто заказал себе выпить. Никто даже знать не мог, как он нервничает, и как быстро бьется его ледяное сердце. *** Все было ради этого момента, - отстраненно подумала Сакура, сжимая пальцы в кулаки, - Все было ради тебя, Скорпи. Сасори выглядел очень расслабленным и едва ли не скучающим. Он с легкой насмешкой и вызовом смотрел на Сакуру, держа руки в карманах штанов. Яркие волосы красиво контрастировали с бледной кожей. Акасуна был по-своему красив – если бы его душа не была бы гнилой трухой. Вокруг них не было никого. Никакой беснующейся толпы за рингом, никаких жалящих и прожигающих взглядов, воплей, криков, ругательств и принятий ставок. Словно и нет никакого боя – словно они просто договорились уладить свои дела самостоятельно. Не как дети. Не как враги. Как просто взрослые люди с небольшими отклонениями в психике. Все так просто. Ты и я. Никто не решался начать поединок первым – Сасори просто испытывал поведение Сакуры, а Сакура выжидала удобного момента. Встретились старые друзья. Звуки где-то капающей воды ножом разрезали обманчивую тишину. Полчаса. Есть только полчаса, чтобы поставить точку и смотаться отсюда. Кто сделает первый шаг? - Давай, Пинки, не бойся, - Сасори хищно улыбнулся, обнажив ровные зубы, и увидев, как дернулась девушка, вдруг услышав его голос по передатчику у себя в ухе, рассмеялся, - Я не кусаюсь. - Конечно, нет, - с такой же ухмылочкой парировала Сакура, - Ты царапаешься. А вот я – кусаюсь, сладкий. И едва уклонилась от лезвия, пущенного в ее сторону. Акасуна не переносил насмешек. - Ну, вот и начали, - довольно ответила Пинки, заправляя мешающую прядь волос за ухо, - А то, думала, состарюсь. Сасори атаковал первым, проделывая ловкие пассы в воздухе, которыми можно было залюбоваться. Но Сакура, конечно же, следила за движениями рук, за каждым поворотом изящных кистей. На большом пальце молодого человека поблескивало кольцо-печатка с круглым камнем, похожим на изумруд. Лески, пропитанные ядом, натягиваются. Лезвия глухо вбиваются в стены, а Сакура ловко, почти нечеловечески ловко уклоняется. Ей дорого это давалось: боль была адской, но швы еще держались. Сасори же не делал ни шагу. Щуплый, со стороны – почти подросток, немного угловатый и изящный. - Паучок, - буркнула Сакура, упав лицом к земле, опираясь на руки, чтобы уклониться от еще одного лезвия. - Я все слышу, - послышалось где-то совсем рядом. Нет, не в микрофоне. У Сасори красивый голос, насмешливый тембр. Он немного тянет гласные, словно манерный аристократ. Как он оказался так близко?! - Лови. Маленький предмет размером со сжатый кулак. Тик-тик-тик-тик-тик… Глаза Сакуры удивленно расширились, и она только чудом успела укрыться за деревянным ящиком, который разлетелся в щепки от неожиданно сильной ударной волны взрыва. Бомбы?! Этого не было… к черту, нет никакого плана, - ошарашено подумала Сакура, выбираясь из своего укрытия, стряхивая щепки с одежды. Сасори стоял на безопасном расстоянии, чуть снисходительно улыбаясь. Ведет себя, как сучка. Даже Блонди-Темари стремилась к ближнему бою, а этот…этот просто издевается. Его улыбку хотелось размазать по лицу кровавым месивом, чтобы он больше не мог улыбаться. Я тебе, блядь, покажу, какова я при параде, - подумала Пинки, - Всю жизнь вспоминать будешь! - Не раздумала продолжать? – издевательски спросил Скорпи. - О нет, - огрызнулась Пинки, - я только размялась. Ей нужно вынудить противника на ближний бой. Единственный видимый способ – заставить его истратить весь арсенал. И у нее есть право только на два ранения. Права на ошибку ей никто не выдавал. Уклоняться, прятаться, крутить финты и обманывать своими движениями, использовать преимущества помещения, чтобы подобраться и ударить. И плевать на боль. Забудь про нее, слейся с ней в один поток. Сасори не заставил себя долго ждать, - в ход пошли еще бомбы, но пока ни одной газовой, и лесок вокруг девушки становилось все больше и больше. Сакура чувствовала, теперь она чувствовала, насколько Сасори опытнее нее, насколько у него отработанная система, и насколько велика пропасть между ними. Последнее лезвие едва не хлестнуло ее по щеке, и Харуно выругалась. Страх ушел. Осталось только одно желание: продержаться и победить, ведь поединок только-только начался. Она сознательно загоняла себя в ловушку. Свободного места вокруг оставалось все меньше и меньше – паучок действительно сплел вокруг своей жертвы паутину. Сакура аккуратно продвигалась вперед, не задевая ни одной нити, кусая губы от боли, ругая себя на чем свет стоит, но все-таки – идя вперед. Ах, если бы все было так просто. Несколько неуловимых движений изящных рук и лукавая ухмылка на губах Скорпи заставили ее сердце похолодеть. Все-таки она боялась, она очень сильно боялась, что тело ее подведет, что она не успеет уклониться и все будет кончено на раз-два-три. Лезвия, беспорядочно воткнутые в стены, возвращались, метя своими клинками в спину. Лески натягивались, собираясь вокруг маленькой фигурки девушки. Казалось, Сасори мог управлять полетом лезвий, заставляя их парить в воздухе по мановению пальцев. Однако весь секрет был в том, что ножи крепились на лесках и могли скользить по ним, как по тоннелям, достигая нужной цели, когда этого требует момент. Сакура остановилась, напряженно слушая легкий скрежет, который издают клинки, соприкасающиеся с леской. Жди. Жди. Жди. Жди! Ловушка захлопывается на раз, два… Лезвия достигают своей цели на раз, два… Смерть наступает на раз, два… Три! Сакура делает кувырок вперед, проскальзывая под лесками, уворачиваясь от лезвий, тянется к голенищу сапога и делает молниеносный круговой выпад. Лезвия с лязгом падают, а вместе с ними и невидимые нити. Сакура, напряженная, как струна, выдохнула. В ее руках блестят чуть изогнутые лезвия кинжалов, перерезавшие почти все нити. - Это слишком просто, - говорит она в передатчик, изо всех сил стараясь, чтобы ее голос не дрожал. Получалось на пять с плюсом, - Заканчивай эти игры и подходи, раз ты такой крутой! Кувырки и пируэты давались ей тяжело, кое-где – она чувствовала, - швы разошлись и одежда понемногу пропитывалась кровью. Не успевшие зажить раны болели так, словно туда напихали толченого стекла, а потом хорошенько потерли края наждачной бумагой. Сейчас Сакура чувствовала себя мазохисткой. Она получала наслаждение от этой боли, ведь именно боль заставляла ее шевелиться и биться за пределами своих сил. Акасуна криво усмехнулся, встряхивая руками – лески больше не понадобятся. Казалось, он никуда не спешил. В его холодных карих глазах разгорелся огонек интереса. Между тем у них осталось двадцать минут. Пинки сделала осторожный шаг вперед. Другой, третий. Сасори картинно зевает, прикрыв рот ладонью, смотря на ее передвижения, будто говоря «ну-ну». И бросает еще одну бомбу. Взрыва не последовало, - лишь легкий хлопок и тихое шипение. «Черт!» - промелькнуло в голове Сакуры, и чисто инстинктивно она прикрыла лицо руками, отступая назад. «Газ, газ, газ, только какой это? Синильная?» Голова резко закружилась, к горлу подкатила тошнота. Наверх, наверх, наверх! Спрятав ножи за голенища, Сакура быстро нашла путь к отступлению. Наверх, запрыгивая на ящики, цепляясь за полки, и какие-то уступы, она быстро оказалась под крышей здания. Кровь капала с пальцев, щекотала кожу, перед глазами плавали желто-черные круги, но девушка была в безопасности. Хотя бы на время. Хорошо, что ее зацепило только с краю. Воздух внизу вдруг окрасился красным из-за еще одной бомбы, которую метнул Сасори. Сакура балансировала на балке, расставив руки, сохраняя равновесие. Она смотрела вниз и видела Скорпи, все так же стоявшего на безопасном от газа расстоянии. За весь поединок он не сдвинулся ни на шаг. А ты попробуй к нему подойди. Если только… - Высоковато, - протянул Акасуна, сощурив глаза, - мне так не нравится. Сакура перепрыгнула на следующую балку, едва удержав равновесие и чудом не свалившись вниз. Боль становилась невыносимой. Рядом прогремел взрыв, предыдущая балка с грохотом обрушилась. Не оглядывайся, Сакура. Рядом свистит лезвие, хлестнув по руке. Второе, третье, четвертое, да сколько их у него?! Яд. Лезвия пропитаны ядом. Сакура, едва держа равновесие и едва удерживая мутнеющее сознание, достает из-за пояса первый шприц. Секундная боль, - и сознание немного проясняется. Яд нейтрализован. Газ внизу рассеялся. - Мы не в дартс играем, - раздраженно фыркает Сасори внизу, поигрывая круглой бомбочкой в руке. - Моя очередь, - отвечает Пинки, доставая кинжалы. Действие происходит как в замедленной съемке, но на деле все настолько быстро, что невозможно уловить. Свист кинжалов, тихий «тик-тик», взрыв, грохот обрушивающегося потолка, поднятый столп бетонной пыли и тишина. Все?.. Нет, они слишком ненавидят друг друга, чтобы вот так просто закончить бой. Камеры фиксируют движение, на передатчиках слышится сдавленная ругань Сакуры. Пыль оседает, и теперь можно увидеть две фигурки примерно одного роста, стоящих неподвижно, казалось, вцепившихся друг в друга. Пинки добралась до Скорпи, ее рука остановилась в сантиметре от лица противника, перехваченная сильными пальцами. Из уголка губы девушки течет кровь, одежда пропиталась красным, а бок пробит лезвием. Сасори внимательно смотрит Сакуре в глаза. - Ты промахнулась, - говорит он без улыбки. - О нет, - ухмыляется Сакура, шипя от боли. Десять минут. Девушка выдергивает лезвие свободной рукой, и высвобождается от захвата Сасори неимоверным усилием. Противоядие. Пинки полностью дезориентирована, боли стало больше, постоянная кровопотеря лишала сил. Но она добралась достаточно близко, и поэтому не может использовать противоядие. Сасори просто не даст ей этого сделать, она знает это. Завязывается рукопашная. Сакуре достаточно попасть один раз кастетом, чтобы выбить Сасори из колеи. Он больше не улыбается. Он предельно сосредоточен, он блокирует все ее размашистые атаки и наступает сам. Сакуре не тягаться с ним в скорости и ловкости, силы стали не равны. Ведь на нем – ни царапины. Удар через спину, круговая подсечка, блок, блок, удар ногой, Сасори отскакивает назад, и у Сакуры появляется несколько секунд, чтобы ввести противоядие. - Продолжаем, - говорит она, и бой действительно продолжается. Осталось пять минут. Захваты, кувырки, и снова подсечки. Сбить противника с ног, чтобы добить. Уже плевать на время, пусть все летит к чертовой матери. Про таких людей говорят: они нашли друг друга. В этой ситуации было немного по-другому: они дорвались друг до друга, - такой небольшой была дистанция между ними. Перехват, блок, удар, уход за спину противника, разворот в круговую подсечку-обманку, удар! Давай, Скорпи, выдай свое слабое место, ты не можешь быть идеальным, ты же не кукла! Сакура промахивается, Сасори перехватывает ее руку и заламывает за ее спиной. - Вот и все, - говорит он. Три минуты. Давай, давай, Сакура, чуть-чуть осталось! Девушка дернулась вперед, таща за собой Скорпи, перебрасывая его через спину, в надежде, что тот выпустит ее из захвата. Этого не случилось. Силы покидали Пинки. Нет, еще немного усилий, и пусть все горит огнем, пусть боль разрывает мышцы, отключается сознание от потери крови, но она может еще выиграть. Они сцепились в самом прямом смысле, двое лучших из лучших. - Я не собираясь подыхать здесь рядом с тобой, ублюдок, - шипит Сакура. Две минуты. Пинки пинает противника, разворачивается, выворачивая себе руку до болезненного хруста, и наносит удар. Сасори не успевает среагировать, и пропускает удар в солнечное сплетение. Одна минута. - Тварь, - сплевывает Акасуна и срывает передатчик. В его ухе кровавым светом поблескивает сережка в виде красного облака. - Я знаю, - отвечает Сакура, тяжело дыша и тоже срывая передатчик. Попала, попала! Сасори держится за место удара, и через его пальцы хлещет кровь, неудержимая предательница. В его глазах – холодный блеск, он прерывисто дышит, но он все равно еще очень опасен. Скорпиона не так-то просто убить. Бой продолжается. Тридцать секунд. Они могут сбежать, но уже поздно. Удары сыпятся один за другим, ран становится все больше и больше со стороны каждого. Это рукопашная, и здесь у Сакуры есть преимущество. Еще бы немного времени…нет, они не успеют, время играет против них. Двадцать секунд. Они оба хотят продолжить. Если бы получилось отмотать все назад, закончилось бы все так же? Они оба знают, что да. Десять секунд. Сасори блокирует удар Сакуры, та пинает его ногой, но в свою очередь получает сильный удар по ключицам. Она вся в крови, в ее глазах бешеное неугасимое пламя, как у древней амазонки. Скорпи выглядит не лучше, - взмокшие волосы прилипли ко лбу, рот кривится в презрительной усмешке, движения с тали чуть размазанными, из ран течет кровь, которую он тоже даже не пытается остановить. Они что-то говорят друг другу между ударами, но ничего не слышно. Десять секунд. Бой не останавливается, а пора бы! Девять. Удар, блок. Силы равны. Если точнее – они покидают их обоих. Восемь. Сасори бросает под ноги дымовую шашку, и они скрываются от камер. Семь-шесть-пять-четыре. Ничего не слышно. Тишина. Три. Кто выберется? Два. Мышка Пинки или удав Скорпи? Один. Зеро. Оглушительный взрыв уничтожает здание, камеры и всех, кто был внутри. Наступившая тишина в соседнем здании была не менее оглушительной. *** - Идем, идем, - дернул потрясенных Наруто и Карин Итачи, - нужно уходить. Те были словно в оцепенении, а в глазах девушки стояли слезы. Она что-то беззвучно говорила, что-то, понятное только ей. Наруто взял ее за руку. - Пойдем, - сказал он ей. - Куда? Куда, черт подери, мы пойдем?! - Скорее, - Итачи двигался так быстро, что едва не налетел на какого-то человека. Они продирались через ошеломленную толпу, которая продолжала пялиться на пустой экран. Даже свежий воздух не мог отрезвить. Перед глазами мелькали увиденные картинки, а разум отказывал признавать происходящее за правду. Итачи вел их какими-то глухими трущобами, пока они не вышли на пустырь, где было серо-черно от дыма. Наруто и Карин на автомате шли за ним. Они все поняли, когда Итачи сорвался на бег. Ветер со снегом били в лицо, затрудняя видимость. Пепелище было прямо перед ними. Итачи кинулся прямо туда. Казалось, он что-то увидел. Наруто и Карин на секунду застыли в нерешительности. - Там никого нет, Итачи, - срывающимся голосом прокричала девушка, - все…закончилось. - Стой, Карин, - одернул ее Наруто, - Там что-то есть. Идем! По пепелищу двигались две невысокие, одного роста, фигуры. Один человек поддерживал другого, хотя было видно, что и он едва держится на ногах. Сердце заколотилось быстрее. Учиха уже подбегал к ним. Наруто и Карин чуть отставали. Но они уже разглядели две фигурки. Сакура, едва держась на ногах, тащила за собой бессознательного Сасори, сжимая в руках пустой шприц из-под адреналина. Она была очень бледной, и на ней, казалось, не было живого места. Одно запястье неестественно вывернуто – вывих, если не перелом, в боку зияет колотая рана, но она все еще как-то держится на ногах. Последнее, последнее усилие. - Принимай, - бросила она Итачи очень слабо перед тем, как потерять сознание, - Я, кажется, умру прямо сейчас. - Сакура! – крикнул Наруто. По щекам Карин бежали слезы. Сакура уже ничего не слышала и не видела.
Run away, make hate And get laid We get laid You turn me up I've had enough So medicate Medicate
Убегай, сей ненависть, И успокоимся, Мы успокоимся. Ты вызываешь у меня тошноту, С меня хватит, Так что лечись лекарствами, Лечись лекарствами. Breaking Benjamin – Medicate
It's over I didn't want to see it come to this I wonder If I will ever see your face again And I know That I will find a way to shed the skin It's simple I know that I will suffer in the end
Fast I fade away It's almost over Hold on Slow, I suffocate I'm cold and broken All alone
Всё кончено, Я не хотел бы еще раз это почувствовать. Интересно, Я увижу когда-нибудь твоё лицо снова? Я знаю, Что я найду способ измениться. Всё просто, Я знаю, что в итоге буду страдать...
Я исчезаю очень быстро, Конец уже близок, Подожди. Я медленно задыхаюсь, Я замерз и сломался, В полном одиночестве... Breaking Benjamin – Fade Away
Боль становилась невыносимой, но нужно было терпеть.
Сакура сознательно отказалась от анальгетиков. Она должна была чувствовать швы и раны, она должна была свыкнуться с этой болью, принять и слиться с ней воедино.
Потому что если она не будет чувствовать, то не сможет победить Сасори.
Ситуация все равно была, мягко говоря, дерьмовая.
Сакура обманчиво равнодушным взглядом уставилась в режущий глаза экран ноутбука, на котором уже в третий раз проигрывался плейлист из нескольких видео. Она помнила все эти поединки настолько хорошо, что каждое движение Сасори было выжжено в памяти, как клеймо.
Ее решимость никуда не ушла. Если она сможет его победить, то сорвет невиданный джекпот. Настолько невиданный, что пожинать его плоды будет до конца жизни.
Сасори был, мать его, идеален. Он опережал мысли своих противников на несколько ударов, играл, как гроссмейстер с новичком, и, несмотря на свой молодой возраст и щуплое телосложение, был удивительно силен, жесток и невероятно быстр, как хищник или профессиональный киллер. На красивом, почти кукольном лице не читалось ни единой эмоции, лишь на губах иногда проскальзывала злая усмешка, которая ему невероятно шла.
Девушка раздраженно фыркнула, скривив губы. В ее нынешнем состоянии ей не тягаться с ним в скорости, а от этого параметра зависит очень и очень многое, если она не хочет быть унесенной с поля грудой переломанных и торчащих как попало костей.
Она ненавидела проигрывать, как и многие. Но к желанию победить прибавлялось и желание отомстить за себя.
По крайней мере, так казалось тем, кто знал ее очень хорошо.
Сакура потянулась. Суставы захрустели, по телу пробежалось приятное расслабляющее покалывание вместе с новой вспышкой боли, заставляющей сдавленно шипеть.
- Так и не передумала? – спросила Шизуне, подняв взгляд от книги.
Харуно резко перевела на нее взгляд – колючий, испытывающий. Она всегда неоднозначно относилась к Шизуне и иногда вообще не понимала, какого хрена такая женщина делает под крылом Тсунаде.
- Нет, - сухо ответила девушка, недовольно сверля помощницу сенсея.
Это надзирательство раздражало. Неужели Тсунаде думает, что она снова убежит из больницы?
Что за клетка, черт побери?
Шизуне вздохнула и захлопнула книгу. «Буря» Шекспира. Как…лирично.
- Это безрассудно.
Повисло молчание. Сакура не удостоила ответом черноволосую женщину, лишь откинулась на подушки и уставилась в окно.
Немного позже подошла Тсунаде, даже в снегопад не расстававшаяся с неизменным зонтиком. Казалось, ее энергетика бежала впереди нее, возвещая о скором прибытии.
Женщина окинула пристальным взглядом своих подопечных и хищно улыбнулась. Ее длинные волосы чуть подвивались на концах от снега и сырости, скидывая еще пару лет реального возраста.
- Ну что такие серьезные мины? Прекрасно выглядишь, Сакура.
- Спасибо. Мне уже надоело здесь валяться, - пожаловалась девушка, прищурив зеленые глаза.
Тсунаде строго на нее посмотрела, опираясь на зонт.
- Швы разойдутся, - произнесла она серьезно, вызвав одобрительный взгляд Шизуне, - Ты запросто можешь истечь кровью, даже не сумев подойти к Сасори. Ты понимаешь это?
Сакура криво усмехнулась, прекрасно осознавая свое практически жалкое положение.
Так-так. Даже сенсей не верит в нее. Занятно.
А кто в нее верит? Пожалуй, только…
Сакура и не заметила, как ее пальцы сжались в кулаки, а взгляд ужесточился.
…Учиха Итачи и кое-кто еще.
- Это мы еще посмотрим, - упрямо сказала она.
Тсунаде недоверчиво усмехнулась. Шизуне отложила книгу и сцепила руки в замок. От нее разило жалостью и сочувствием, которое мы испытываем к неудачникам. Что-то сродни презрению.
От этого тошнило и трясло.
- Если бы я не знала тебя хорошо, я бы подумала, что у тебя с ним счеты. Такое безрассудство можно оправдать только местью.
- Кто знает?
- Никто не может знать лучше тебя, - подала голос Шизуне, изящно закидывая ногу на ногу.
Две пары глаз сверлили взглядом полулежащую фигуру.
А Сакура злилась.
Над ней пытаются установить контроль. Ее пытаются подчинить обстоятельствам.
Но она сама решает, как ей быть и какому палачу подставлять голову.
- А это уже не ваше дело, - тихо отвечает она.
В любом случае, дорогая, будь при параде, - сказал ей тогда Сасори.
Она помнила его взгляд тогда.
Тсунаде дернулась, как от пощечины. В воздухе словно повисло электричество. Шизуне удивленно охнула, и Сакура бросила на нее презрительный взгляд.
Да что ты, блин, здесь вообще делаешь?!
Сенсей ненавидела, когда шли наперекор. Ненавидела, когда бунтовали.
- Да ты с кем так говоришь?! – вспылила Тсунаде, крепче сжав набалдашник зонта.
Сакура перевела на женщину взгляд. Тяжелый, уверенный, - такой же, какой видела напротив себя.
- Вы мне не мать, сенсей, и я могу решать за себя.
Тсунаде поджала губы, ее лицо мигом похолодело. Ей не шла эта ледяная корка. Она прибавляла возраст.
- Я заеду через два часа, - бросила она, отвернувшись, - Будь готова. И ты тоже, Шизуне. С тобой, Сакура, мы поговорим потом.
Харуно спрятала улыбку и разжала кулаки. Она на многое способна, даже изнывая от боли, злости на себя и ненависти.
Она знала, кто в нее верит по-настоящему.
Учиха Итачи и Акасуна Сасори.
Последний неожиданно чихнул на другом конце города.
Учиха Саске сел на поезд, следующий до вокзала, и пропал из поля зрения заснеженного мира.
В игру вступала еще одна фигура.
***
Теруми Мэй, по мнению Сасори, была в высшей степени вульгарной женщиной во всех смыслах. Несмотря на это, она хорошо платила и не была инфантильной раздражающей особью слабого пола, которыми являются подавляющее большинство.
И она не опаздывала. Никогда.
Она была исключительной.
Она играла людьми, как фигурами на шахматной доске. Она была Красной Королевой, она была ферзем, сильнейшей фигурой, она была игроком. Если кто-то начинал ей мешать, она просто убирала ненужных с доски.
За глаза ее опасливо называли «Милашкой». На милашку она не тянула, - возраст не позволял. Никто не знал точно, сколько ей лет, - с легкостью можно было дать и двадцать пять, и тридцать пять, и все сорок.
У нее были длинные рыжие волосы с агрессивным медным оттенком, верхние пряди которых были собраны в замысловатый пучок; чуть прищуренные глаза, пухлые губы, никогда не расстававшиеся с красной помадой; сногсшибательная фигура, которой могли позавидовать многие женщины. На ее платьях – а она носила только их, непременно цвета глубокой лазури, - всегда был внушительный вырез декольте, демонстрирующий природные прелести.
Горе тому, кто вздумает пялиться.
Орочимару на всю эту показуху и провокацию было плевать с высокой колокольни, - Теруми он предпочел бы увидеть только в виде остывающего трупа с пробитой пулей головой.
Но ей об этом знать было необязательно.
- Я предвидела твой визит и готова выслушать твое предложение, - произносит Мэй, не смотря на сидящего напротив мужчину. Все ее внимание было сосредоточено на мясных медальонах, которые она разрезала серебряными приборами, аккуратно и точно, как хирургическим скальпелем.
В ресторане, выполненном в кричащем барочном стиле, они были одни.
Орочимару слегка растянул бледные губы в усмешке.
Эта женщина напротив него, с изяществом обедающая, в прошлом учинила самую настоящую резню, чтобы занять место на верхушке корпорации «Хэвен». Тем разборкам позавидовали бы и средневековые перевороты, и мелкие бандитские стычки, а их жестокость могла сравниться только с жестокостью гражданских войн.
Даже сейчас Орочимару чувствовал, как его затылок щекочет красная снайперская мушка.
- Ты знаешь суть моего предложения, Мэй, - сказал он, наплевав на формальности.
Медальоны были с кровью.
- Конечно, - обманчиво-легко согласилась она, откладывая приборы и поднимая на него взгляд. Фигурно уложенная и налаченная челка полностью закрывала один глаз. Другой же – зелено-голубой, - смотрел на мужчину с ироничной насмешкой, - Иначе бы ты здесь не сидел. Орочимару не ответил, предоставляя Теруми говорить дальше.
Она сделала глоток воды из замысловатого, холодно поблескивающего фужера.
На ее безымянном пальце не было обручального кольца.
- Я приму твое предложение о сотрудничестве и слиянии, - она усмехнулась, и эта усмешка выглядела хищным оскалом опасного хищника, - Если ты уберешь одно нахальное насекомое, которое может мне помешать.
- Кто? – быстро, чуть с нажимом спросил Орочимару, сделав неторопливый глоток красного вина.
Теруми тихо рассмеялась.
- Тебе ли это не знать, информатор.
Мужчина казался абсолютно хладнокровным и безучастным, но он ясно ощущал, как опасно играет. Однако, чтобы поймать мышку, кошка должна ей притвориться.
- У меня есть предположение, что…
- Давай без имен, - прервала его женщина, испытующе глядя на него одним глазом. В уголке века залегли слабые, тщательно скрываемые морщинки.
- Хорошо, - кивнул Орочимару, - И зачем убивать назойливое насекомое? Чисто из любопытства.
Мэй сцепила длинные пальцы в замок и чуть усмехнулась.
- Оро, - произнесла она ядовито-насмешливо, - Ты не в том положении, чтобы задавать мне вопросы. Затылок щекочет?
- Немного, - холодно ответил Орочимару, проигнорировав хамское обращение «Оро».
Она наслаждается своей игрой в кошки-мышки. Она раздумывает, поставить ли фигуру Орочимару или же спихнуть ее за ненадобностью.
Он может стать или пешкой, или ладьей, которая убьет ферзя. Но у ладьи должен быть напарник.
- Этот человек – моя головная боль. Он силен, потому что у него много марионеток в руках. Убьешь кукловода – избавишь меня от тревоги. Будешь моим димедролом, так сказать, - она снова рассмеялась, посчитав шутку удачной.
Стерва. Стерва с недотрахом, явно.
- Имя, дорогая, мне нужно имя.
- Пф, - Теруми вальяжно откинулась на спинку резного стула. Ткань платья натянулась на груди, - ты более чем хорошо знаешь Майлза Ховердейла, если это его настоящее имя. В чем я сильно сомневаюсь.
На Ищейку объявили охоту. Орочимару не верил, что дожил до этого дня.
- По рукам, - быстро согласился мужчина, подозревая, что эта услуга доставит много хлопот.
Ну и черт с ним. Он свое получит.
Снайперская мушка исчезла.
***
- Мальчишка сбежал? Ты уверен? – раздраженно-обеспокоенный голос в трубке был лучшим доказательством того, что циничный шестилетний план летит к чертям.
Зецу фыркнул, подтверждая теорию и развал карточного домика, который держался на честном слове.
«Послушай, как он занервничал», - скрипуче рассмеялся Уцез, - «Он скрывает от нас много подробностей, мы знаем об этом».
«Иди к черту», - устало послал подальше свое подсознание Зецу.
«Только вместе с твоими потрохами, двухцветный».
- Так-так. А что старший? – мужчина на том конце провода быстро взял себя в руки, и его голос приобрел привычный добродушный тон.
Зецу выдержал паузу, во время которой подрагивающей рукой достал из пачки сигарету и закурил.
«Какая гадость, мой хороший».
«Прекрати пародировать Голлума, идиот».
- Он все там же, - ответил Зецу, вслушиваясь в шорохи в трубке.
- Ну конечно, - усмехнулся «босс», - Он не тот, кто будет пытаться остановить мелкого во второй раз.
«Во второй раз? Значит, это уже было раньше? Откуда они знают друг друга, хааа? Этот сопляк мог соврать нам, а на самом деле они вместе с Ховердейлом…»
«УМОЛКНИ!»
- Во второй раз? – изобразил удивление Зецу, касаясь пальцами висков, которые простреливало резкой болью. Обстановка накалялась. Не только в его голове, но и, казалось, вокруг него.
«Я могу тебя контролировать».
«Йеееес, доктор Джекил!» - залился в ужасном смехе Уцез.
- Тебе необязательно об этом знать. Ведь за это я тебе и плачу, - категорично отрезал голос в трубке.
У Зецу появилось желание бросить телефон, растоптать его, попрыгать на пластмассовых останках, но он переборол себя, и лишь крепче сжал несчастный предмет в теплых сухих пальцах.
«Нет, ты не можешь меня контролировать!»
Сознание затуманилось, и последняя мысль захлебнулась в потоке черноты.
- Оу, - ядовито-сладко протянул Уцез, щелчком выкидывая недокуренную сигарету в снег, - Шеф, может, мне пойти утешить красавчика?
В трубке рассмеялись.
- Никаких утешений. Продолжай наблюдать.
«Вот мудак».
- Ты произнес последнюю фразу вслух. Вычту из твоего гонорара, - усмехнулся босс и повесил трубку.
Уцез выругался. С чувством и виртуозно.
***
…он видел плотные, тягучие, холодные и тяжелые, как ртуть, непроглядные толщи воды. Как болота, как полупрозрачная трясина, как жидкая паутина.
Саске падал в эту толщу, падал в эту глубину, не сопротивляясь и не дыша. Его глаза закрыты, а пульс бьется – слабо-слабо, из последних сил, и стук его сердца отдается в ушах Наруто. Его друг похож на призрака – черные волосы вьются размытым ореолом вокруг бледного бескровного лица, руки раскинуты, как крылья птицы, голова чуть запрокинута, расслабленно, бессильно.
Падает, падает, падает…в эту глубину, черную, страшную, холодную.
Наруто пытается к нему прорваться, пытается поймать за руку, вытащить на спасительный морозный воздух, - но Саске далеко, слишком далеко. Недосягаем.
Очнись, Саске, это безумие, очнись! – беззвучно кричит он.
Очнись, Наруто, - беззвучно шепчет кто-то.
Саске потерян. Он поймет это только в конце.
В нос ударяет резкий запах нашатыря, кто-то куда-то тянет его, заковыристо, грязно ругается. Наруто открывает глаза, но не может сфокусировать взгляд – видит лишь яркое пятно волос на белом фоне халата, таких же, как у…
- Карин? – с трудом спрашивает он. Горло словно стянуло колючей проволокой, и, кажется, он до сих пор ощущает ледяную хватку пальцев Саске. Голос сиплый, слабый, жалкий.
- Нет, пацанчик, я не Карин, - грубо отвечают ему, и Наруто отмечает, что голос принадлежит совсем молодой девушке, - видишь меня?
В глаза ударяет яркий свет, - проверяют реакцию зрачков.
Наруто инстинктивно жмурится. Морок, сон, видение, чтобы это ни было, уходит, оставляя за собой лишь неясное чувство тревоги.
Снова очнулся он уже в больнице. В воздухе витал слабый, но приятный аромат цветочного парфюма, и слышался стук невысоких каблучков. Карин.
- Мне позвонила Таюя, сказала, что кто-то из моих знакомых валяется на мосту в бессознательном состоянии… - рассеянно произнесла она, усевшись на край больничной койки, - Но я никак не могла подумать, что это будешь ты. Что произошло?
Карин была растеряна. Волнуется. Сначала Сакура, теперь вот Наруто. Кто следующий?
Итачи?.. Итачи. Он бросится в самое пекло, ты же знаешь, Карин.
Наруто распахнул глаза. В теле все еще наблюдалось некоторое онемение и слабость, но сознание постепенно возвращалось к нему легкими толчками.
Карин не смотрела на него, и крутила в пальцах очки. Без них ее лицо выглядело моложе. Несколько прядей выбились из хвоста и красиво обрамляли скулы. В ушах – крупные золотые серьги. Ей было плевать на рабочий дресс-код.
Так она была очень похожа на мать Наруто, Кушину.
- Саске сбежал, - просто ответил Наруто, привставая. Шея болела.
Девушка резко повернулась к нему, серьезно смотря парню в глаза.
- Почему ты называешь Хоука Саске? Ты же о нем говоришь?
В ее глазах было неподдельное удивление. Удивление ребенка.
Нет смысла скрывать, Наруто. Все всё равно узнают, рано или поздно.
- К нему вернулась память, - медленно, словно не веря в свои слова, ответил Наруто, - Он больше не Хоук. И он ушел. Я не смог его остановить.
Голос дрогнул.
Карин отпрянула от него, резко вскочив на ноги. Целая гамма эмоций отразилась на ее лице: удивление, граничащее с шоком, гнев, злоба, ненависть, боль за Наруто, сочувствие.
- Так это он тебя так? – голос девушки повысился, взвился на две октавы, - Ни хрена себе у тебя лучший друг, такой добрый, заботливый, с ума сойти просто!
Ее голос сочился ядом, которым было смазано искреннее беспокойство. Ведь Узумаки действительно мог умереть.
Как Хоук…нет, Саске, как он мог так поступить?
Карин с ужасом понимала, что ни черта не знает и не знала ни о Хоуке, ни об Итачи. Осознание этого ранило самолюбие, ведь она считала, что прекрасно разбирается в людях.
Теперь получалось, что она никого не знала достаточно. Хотя бы Сакуру, с которой жила.
- Это из-за Итачи, - проговорил Наруто, разорвав паузу. Карин отметила, как изменился его голос – в нем была и злость, и раздражение, и боль.
Девушка крепко взяла его за руку, снова присев на койку и посмотрела в глаза.
- Расскажи мне все. Я хочу знать, какого черта здесь происходит, и что происходило раньше.
- Зачем?
- Ты не понимаешь, - сокрушенно проговорила Карин, - Девчонка, которую я вытащила из больницы и укрывала от отца-ублюдка, оказывается бойцом. Сосед, с которым я пила, оказывается психопатом, который готов убить лучшего друга, а парень, с которым я встречалась, оказывается его братом. Тебе не кажется, что пора разобраться в ситуации? Тебе не кажется все это подозрительным
- Ты встречалась с Итачи? – ошарашено спросил Наруто.
- Я уже не знаю, с кем я встречалась, - огрызнулась Карин, поджав губы, - Я требую, чтобы ты рассказал мне все, что знаешь, а знаешь ты много, я вижу это по твоим глазам!
Наруто фыркнул.
- Это не имеет значения, – ответил он.
- Неужели ты не видишь? – взвилась Карин, теряя терпение, - Мы все связаны! Мы все, все пятеро. Таких совпадений не бывает, они невозможны. Но они есть, и от этого как-то не по себе. Расскажи мне все, что знаешь об Итачи. Ведь ты же его знаешь, ведь ты…знаешь Саске. …но это уже не тот Саске, которого ты знал, правда, Наруто?
Наруто вздыхает и поворачивает голову в сторону окна.
Ты же не затеряешься в этом буране, Саске? Ты же вернешься?
Если ты не вернешься, я снова найду тебя. Я переломаю тебе руки и ноги, я притащу тебя назад, я заставлю тебя поговорить со мной. И мы расставим все точки над i.
- Хорошо. Но у меня будет условие.
- Какое?
- Ты вытащишь меня отсюда, и прямо сейчас, - надел Наруто свою привычную улыбчивую маску.
- Договорились, лис, - ухмыльнулась Карин.
***
Не гонись за ним снова, Итачи. Выпусти его из клетки, дай расправить крылья и посмотреть реальности в лицо. У нее некрасивое лицо, у этой реальности, у нее жестокая ухмылка и холодные злые глаза.
Ты не осознаешь этого, Итачи, ты понятия не имеешь, Майлз Ховердейл, что творится в душе твоего младшего брата. Но где-то, на границе сознания и зыбкого марева подсознания ты знаешь, что будешь связан с Саске невидимыми крепкими путами. Даже если он не вернется.
Ты боишься того, что он не вернется, больше всего на свете, пусть и не признаешься в этом даже себе.
Ты помнишь тот день, когда он сбежал. Он выжжен в твоем мозгу, как страшный кошмар.
Вас разлучит только смерть, эта старуха с прогнившей червивой клюкой, потому что смерть – конец всего. Нет никаких Серых Пределов, нет ни рая, ни ада, нет реинкарнации и чистилища.
Нет ничего. Только гниль, прах, пустота и забвение.
Ты должен ждать.
Ты можешь только ждать, черт побери.
Если ты будешь гнаться за ним, то Саске будет убегать от тебя со скоростью пламени и ветра, выскальзывать из рук, растворяться в воздухе, как табачный дым. Он будет бежать от тебя, как от безумия и смерти.
Дай ему понять себя и простить тебя за то, чего ты не совершал.
Он не такой глупый маленький брат, как ты думаешь.
Хотя нет, ты не думал так никогда.
Соберись, Итачи, и действуй. Вспомни, кто ты такой, вспомни, какие фигуры расставлены на доске и что стоит на кону.
Абстрагируйся. Тебе это всегда помогало.
Встань с колен и подними голову. Никакой тоски. Никаких эмоций.
Но не забывай, что птица может взлететь и обрести свободу только тогда, когда у нее не подрезаны крылья. И даже если дверца клетки будет распахнута настежь, даже если прутья сгорят и рассыпятся горячим серым пеплом, она не сможет и сдвинуться с места.
Саске будет беспомощен без своей свободы. Без своих крыльев.
И тогда он сломается. Его не спасет даже сжигающая заживо ненависть, которую очень легко перепутать с любовью.
Будь готов ко всему, Итачи. У Саске есть свой якорь – Узумаки Наруто, а у тебя – нет.
У тебя никого не осталось. Ты одинок, и ты с остервенением тащишь этот камень на себе.
Ты теряешься в шторме внутренних эмоций, ты балансируешь на острой грани тщетности усилий и безысходности, отчаяния и желания быть спасенным.
Ты тоже хочешь свободы. Глотка воздуха.
У тебя есть еще один шанс. И у него – тоже.
Вот только все зависит не от тебя.
Впервые.
Шторм успокоится только от решения Саске. Твой брат – непокорный ветер, бушующий на море.
Он – буревестник.
Он или вытащит тебя, или отправит на дно, где ты захлебнешься от нехватки воздуха, где умрешь от нехватки Саске.
Твой младший брат уже в пути. Только вот каким будет конец для тебя?..
Until you crash Until you burn Until you lie Until you learn Until you see Until you believe Until you fight Until you fall Until the end of everything at all Until you die Until you're alive
Don't save me, don't save me, cause I don't care Don't save me, don't save me, cause I don't care
Until you give Until you've used Until you've lost Until you lose Until you see, how could you believe? Until you've lived a thousand times Until you've seen the other side This is my chance, this is my chance
Don't save me, don't save me, cause I don't care Don't save me, don't save me, cause I don't care
Until the truth becomes a lie Until you change, until you deny Until you believe
До того, как разобьешься, До того, как сгоришь, До того, как солжешь, До того, как поймёшь, До того, как увидишь, До того, как поверишь. Пока ты дерешься, Пока не упадешь, Пока всему не придёт конец, До того, как умрешь, И пока не будешь жив -
Не спасай меня, не спасай, Потому что мне плевать! Не спасай меня, не спасай, Потому что Мне плевать!
До того, как подаришь, До того, как используешь, До того, как потеряешь, Пока не потерпишь поражение, До того, как поймёшь, как же ты мог верить?... Пока не проживешь тысячу жизней, Пока на тебя не взглянут любящие глаза, У меня ещё есть шанс, мой шанс!
Не спасай меня, не спасай, Потому что мне плевать! Не спасай меня, не спасай, Потому что Мне плевать!
Пока правда не превратилась в ложь, До того, как ты изменишься, до того, как отречешься, Пока не поверишь…
30 seconds to Mars - Savior
- Три, два, один, зеро, прямой эфир.
Голос чуть насмешливый, с хрипотцой, словно вещающий шутливо улыбается. Камеру поправляют, по кадру идут слабые помехи, секунда – и Саске появляется в кадре. Не Саске даже, кто-то другой – призрак уже далекого прошлого. Он чуть улыбается, - и глаза его улыбаются тоже.
Он красивый. Черные пряди волос стачивают острые скулы, а на лице нет ни следов злости, ни ненависти, ни переживаний.
Он и выглядит моложе. Конечно – ведь записи уже шесть лет. Пленка затерта до такой степени, что идут пятна и помехи, цвет поблек. Каждое движение Саске, взгляд, жест, - все уже выучено наизусть жадными, внимательными, печальными глазами.
- Записи ведь принято как-то называть, так? Не помню, вроде где-то читал об этом, - Саске сцепляет изящные пальцы в замок. Черный джемпер открывает ключицы. – Даже не знаю, зачем я пишу это видео. Пусть оно будет без названия, давай договоримся об этом. Не у всего должно быть имя.
По его лицу пробегает быстрая тень, и он отводит взгляд от объектива. Его губ касается слабая, практически незаметная усмешка, отдающая горечью.
Картинка словно теряет контрастность.
- Надеюсь, ты это никогда не найдешь, в противном случае я перестану с тобой разговаривать. Я не смогу сказать тебе это в лицо, так что пусть это будет моей тайной. Хорошо, нии-сан?
Он делает паузу, распробовав позабытое слово.
- Черт, я так давно не называл тебя так, Итачи. Чувствую себя маленьким ребенком, которого ты учил играть на пианино. Я был бездарем, но тебя это не останавливало.
Он тихо смеется, - искренним, позабытым смехом. Такое он позволяет себе только среди близких людей.
- Ты говорил мне, что мы необычные братья. Помнишь? – произносит он медленно и задумчиво, не смотря в камеру и сидя вполоборота. Его профиль кажется излишне острым, будто несовершенным. – И что, даже если я тебя возненавижу, ты все равно будешь любить меня.
Он бросает быстрый взгляд в камеру и уголки его губ опускаются.
По кадру бегают помехи.
- Я никогда не смогу тебя возненавидеть. Скорее, возненавижу себя. Потому что я тоже люблю тебя. Может, даже сильнее, чем ты можешь представить.
Саске отводит взгляд и вздыхает.
- Понимай это как хочешь. Конец записи.
Камера выключается, и по кадру шипят серо-белые помехи.
*** Кто-то позвал его по имени, уверенно, отчетливо, без тени эмоций в голосе, и Саске очнулся, вырванный из хрупкой паутины сна, как не родившийся плод из утробы матери.
Он распахнул глаза, и, как и вчера, натолкнулся взглядом на потолок. Через плотно задернутые темно-синие шторы слабо-серо пробивался утренний свет.
Больно просыпаться в реальном мире? Ничуть.
Осознание того, что все, что произошло ночью, не было больной галлюцинацией его воспаленного мозга, пришло не сразу. Его разум сосредоточился на физических ощущениях, пытаясь понять, отдохнул организм или нет. Скорее по давнишней привычке.
Тело немного побаливало. Засасывающая пустота – там, внутри, - расползалась по его сознанию, захватывала мысли. Пепелище после сожжения – грязное, черно-серебристо-серое, пустынное и одинокое.
И…черт.
Итачи рядом не было. Он давно встал, а может, даже не засыпал – постель была вызывающе холодной.
Пусть, пусть его не будет вообще, пусть он будет сном, галлюцинацией, пусть он начисто сотрется из памяти, из сознания. Пусть он будет мертв.
Пусть Саске будет мертв тоже.
Может, все лишь приснилось?
Ноль. Зеро. Статус Кво. Ты проваливаешься в Лимб.
Тело ненавистно, горько и приятно говорило о том, что все ощущения реальны.
Решение пришло очень быстро. На уровне подсознания. Что-то похожее уже где-то было.
Саске вскочил с кровати, сбрасывая с себя рубашку резким движением, которую теперь хотелось сжечь. И кровать сжечь тоже. И квартиру, как напоминание. Уничтожить, стереть, и начать все заново, в другом месте, в другом времени, в другой реальности, но только не здесь, боже, только не в этой чертовой матрице.
Пуговицы жалобно и жалко ударились о пол, звякнув о деревянные панели.
…Только не здесь…
Как респаун в компьютерной игре.
У него есть еще несколько попыток? Или это была «нулевая жизнь»?
Саске быстро одевается, отмечая, что его руки – в последние годы слегка подрагивающие, - сейчас спокойны и вернули себе ловкость.
Будто бы все вернулось на свои места. На самом же деле все рухнуло.
Все рухнуло, но все как всегда – джинсы, белая рубашка, раздражающе позвякивающая побрякушка на шее, которую он никогда не снимал, ревностно сохраняя эту память, заключенную в черном агате – самом воплощении печали.
Почти восемь утра. Отсрочка, нужна отсрочка. Терпеть и выжидать, нужно убедиться…
Но за ним уже наблюдают, не произнося ни звука.
Саске, почувствовав пристальный взгляд, резко оборачивается. Челка падает на темные глаза, и он резким жестом отбрасывает ее набок. Пальцы быстро ползут вверх, застегивая пуговицы.
Братья смотрят друг на друга, в ожидании, что кто-то первый разорвет паузу, которая повисла между ними точно грозовое облако – темная, тяжелая и напряженная.
Итачи полуодет, и глаза Саске невольно задерживаются на его шее, на которой поблескивает изящное ожерелье, а потом и на его теле, которое похоже на поле битвы: лиловые цветы кровоподтеков, звенья цепи засосов, ало-пурпурные стрелы царапин – придавали извращенное очарование. Припухшие, искусанные порозовевшие губы. Распущенные длинные волосы холодного благородного русо-пепельного оттенка перекинуты через одно плечо.
Младший почувствовал, как вдруг ему стало нечем дышать.
- Забудь все, что было, - говорит ему Саске, смотря в глаза. Он уже взял себя в руки, и в его взгляде нельзя прочитать ни единой эмоции, - Это ничего не меняет.
Итачи не кажется удивленным. От него чуть ли не сквозит безразличной апатичностью, и Саске кажется, что брат над ним смеется. Осознание этой, возможно, ложной мысли выводило из себя одним присутствием в голове.
- Это было показательно, Саске, - отвечает он, чуть пожав одним плечом, - Ты не убийца.
- Замолчи, - обрывает его младший брат, понижая голос до хриплого отчаянного полушепота, - Не искушай судьбу. Забудь. Ничего не было.
Все так просто, когда ты это говоришь.
Эти слова – как мантра. Но Саске был атеистом, и ни один бог не услышит его молитвы.
Эти слова - даются с трудом, и он прикладывает все усилия, чтобы голос не дрогнул. Конечно, когда ты говоришь человеку, к примеру, не думать о слонах, он непременно о них подумает.
Метод от противного был освоен Учихой Саске в совершенстве.
Он переспал с родным братом. Даже страшнее – он изнасиловал его, а потом еще раз отымел, для кучи.
И, что самое ужасное, отвратительное, прекрасное, противоестественное, - ему это понравилось. И Итачи, Итачи, какого черта ты так себя повел? Почему не остановил, не ударил и не оттолкнул? Почему?
Итачи сделал шаг навстречу, но Саске предупреждающе вытянул руку с чуть полусогнутыми пальцами. Ледяные глаза, в которых застряло по осколку Снежной Королевы, прищурились.
- Не смей ко мне подходить, - процедил он сквозь зубы.
- Мне кажется, что это не твоя реплика, - насмешливо произносит брат, смотря на него из-под упавшей на глаза челки.
Засовывает руки в карманы свободных темных брюк. Тонкий браслет с темными мелкими камнями поблескивает на костлявом изящном запястье.
Язык тела не врет никогда, - и это защитная позиция.
А Саске слишком запутался во всем, чтобы вникать в такие мелочи.
Он быстро проскальзывает мимо безмолвного брата, застывшего, как мраморная статуя, и даже, кажется, задержавшего дыхание, когда Саске поравнялся с ним. Младший ожидает, что Итачи его остановит, но этого не происходит, - его взгляд смотрит в одну точку, в одному ему известную реальность, в чернильную пустоту.
Вспышка-желание – припереть это податливое только для него тело к жесткому косяку двери и прижаться к искусанным губам в иссушающем поцелуе, чтобы Итачи было больно так же, как неосознанно больно сейчас Саске. Вдохнуть сладковато-горький запах корицы, табака и кофе, запомнить навсегда, чтобы тут же стереть из своей памяти кнопкой Delete.
Младший не понимает этой ноющей боли внутри себя, он слишком сроднился с ней, ведь она – продолжение него, она – его тень.
Саске надолго запирается в ванной, а когда выходит, Итачи уже полностью одет и ведет себя, как ни в чем не бывало.
Но разгромленная квартира напоминает им об этом. Как и валяющийся на полу револьвер, смотрящий дулом на них.
Если сейчас будет тихий идиллистический завтрак в кругу семьи – Саске сойдет с ума на полном серьезе, и не сможет остановить свое безумие до тех пор, пока кто-нибудь не оборвет его короткую жизнь.
Саске молча, слишком медленно надевает пальто, которое кажется очень тяжелым. Он старается не смотреть на себя в зеркало, старается не чувствовать пристальный взгляд, прямо-таки щекочущий лопатки. И уходит, неслышно хлопнув дверью, по-английски, не попрощавшись. *** Беспорядочная в своем порядке, хаотичная в своей правильности, грязная в своих утренних зимних тонах жизнь лениво просыпалась. Сквозь широкое приоткрытое окно лился невидимым потоком морозный воздух, где-то каркала ворона, а где-то там, внизу, пронзительно взвизгнула резина шин и послышались возмущенные сигналы машин.
Она сидела на старом любимом кресле, согнув одну ногу в колене и смотря в окно. В комнате был неприятный полумрак скомканного, как пурпурное покрывало на кровати, утра, разбавленного густыми клубами сигаретного дыма. Дым серый, неприятно-сизый, пахнущий чем-то парфюмерным. И табаком.
Она практически не сомкнула глаз, даже когда очередная пассия заснула, попытавшись ее приобнять собственническим движением.
Карин в очередной раз не нашла блаженного успокоения, и с предрассветными лучами вытолкала любовника за дверь. Как всегда, бесцеремонно и нагло.
«Мне нравится твое лицо, но вали отсюда. Ты получил то, что хотел, и я тоже».
Около кресла стоит початая бутылка «Джека». Она напоминала о Хоуке, который был сам не свой в последнее время. Карин старалась сторониться соседа после того небольшого эксцесса между ними.
Апатия овладевала ею. Ею, рыжей веселой девчонкой, которой никогда неведомы ни грусть, ни меланхолия. Она позволяла себе быть такой только наедине с собой, когда поток мыслей сбивал с толку и мешал нормальному сну.
Когда это все закончится?
Нет, зададим вопрос по-другому: когда это все началось?
Тогда, когда родилась Таюя? Такая же отщепенка, как и Карин, без отца, без роду и племени, с подвешенным языком и крепкой волей, всеми силами тянущая деньги из матери?
Тогда, когда в жизни Карин появился Итачи? Первоклассная иллюзия, пустынный мираж специально для такой дурочки, как она. Понятный и непостижимый. Перевернувший все ее мировосприятие, уничтоживший и собравший ее заново. Научивший дышать, научивший мыслить и смотреть вглубь вещей.
А может, тогда, когда экстравагантная девчонка-подросток рухнула в обморок в парке? Взбалмошная, резкая, талантливая и как оказалось в итоге – опасная. Девчонка с двумя масками, двумя жизнями, названная глупыми родителями в честь вишневого дерева?
Подумай, а не началось ли все тогда, когда этажом выше поселился ошеломительно красивый парень с фальшивой улыбкой и темным прошлым, дурацким именем и забавной татуировкой на запястье?
Нет, что-то упущено. Важная деталь, связывающая их всех неразрывными красными нитями Ариадны. Ключевое звено.
Застежка на ожерелье.
Карин нахмурилась и потерла переносицу. Дым от сигареты стремился ввысь, но витиеватая ленточка размывалась сквозняком из окна. Пепел падает вниз, при ударе об пол разлетаясь мелкими хлопьями. Грязно-серыми, как и утро.
Сакура проиграет. Но какой будет цена сокрушительного поражения забинтованной девчонки перед жестоким королем поединков?.. *** Мелькнула чья-то тень. Отметить, зафиксировать в памяти мозга, диктофона и блокнота. Черное пальто, пурпурный шарф, широкие торопящиеся шаги. Чуть сутулится под порывами ледяного ветра, волосы падают на лицо.
Такое впечатление, что Пташка, как окрестил его Зецу, убегал из собственного дома, трусливо поджав хвост.
Учиха Итачи выглянул в окно, долгим взглядом провожая фигуру молодого человека, пока тот не скрылся из виду.
Что-то пошло не так?
Зецу размышляет, набирать или не набирать номер. В салоне машины тепло, но воздух чуть влажен. На пассажирском сиденье рядом лежит фотоаппарат с гигантским объективом. В кармане – флэшка с записями, слишком важными, чтобы хранить их в другом месте.
Только два человека знали, что на них, и одним из них был Зецу, тот самый мужчина лет тридцати пяти-сорока с очень запоминающейся внешностью.
Карандаш застыл в узловатых, чуть смуглых пальцах, и нерешительно записал время: 8.18.
Больше тут собирать нечего. Поехали уже.
Нет, давай подождем еще чуть-чуть. Мне интересно, вернется ли он назад.
Спятил что ли? Ничего не понял?
Что такое?
Второй голос в его голове, скрипучий и неприятный, рассмеялся, если смехом можно назвать звук лязганья тупых лезвий ножниц. Смех был похож именно на это.
Бог мой сдохший, и как тебе живется с твоими смешными маленькими паршивыми мозгами?
Зецу ничего не ответил самому себе, лишь приоткрыл окно и закурил. В салоне вмиг стало прохладнее.
Работало радио, вещавшее о бесконечных утренних пробках то тут, то там, об авариях из-за гололедицы и сильного снегопада, о надвигающемся буране, о штормовом предупреждении в других городах…
Но жизнь продолжалась, несмотря на надвигающийся апокалипсис.
Чего замолчал?
Сейчас. Посмотрю на него еще немного и поедем.
Больной.
Зецу проигнорировал это оскорбление, больше похожее на бурчание зловредного старика.
Как думаешь, доложить боссу о том, что Коннор Хоук свалил из своего дома воскресным утром, когда он обычно спит, как суслик?
Может, у него была бурная ночь, - фыркнул второй Зецу, или, как его называл Зецу-настоящий, Уцез.
Сотри эту мысль, - неприязненно поморщился Зецу, не давая воображению разгуляться.
Эта мысль логична. Иначе бы твой любимчик не смотрел бы ему вслед. Кстати, тебе не кажется, что он наблюдает и за нами тоже?
Нет. Он не мог просечь слежку.
Даже я знаю этого парня лучше, чем ты. А ты, тряпка, отрицаешь очевидное.
Зецу пожал плечами и затушил окурок в пепельнице, находившейся в салоне: Мне всегда было плевать, о чем ты думаешь.
Ну надо же, какое интересное совпадение, - издевательски протянул Уцез, - Кстати, парнишка ответил письмом, почему ты не дал взглянуть мне? Я хочу это увидеть.
А не заткнуться ли тебе?
Хаааааа?
Зецу повернул ключ зажигания. Итачи отошел от окна. Хоук исчез из виду. Карин встала с кресла и пошла в душ, чтобы отрезвить мысли.
Парнишку, потерявшего сестру, нашли сегодня утром с простреленной головой.
*** Город поспешно прятался в снегопаде в тщетной попытке прикрыть грязь белой таящей простынею. Снег валил приятными мокрыми хлопьями, и это безумно радовало СМИ, вещающих в режиме реального времени.
На душе у Наруто было неспокойно после вчерашнего разговора с Саске. Так неспокойно, что он умудрился пролить горячий чай себе на джинсы. Наруто ненавидел переодеваться, когда он уже почти собран, а эти джинсы были его любимыми, - светлый гранжевый полуспортивный стиль.
Саске не брал трубку. Как это…по-хоуковски.
Но откуда Наруто было знать, что трубка беззвучно и беспомощно вибрировала, валяясь под диваном в квартире Учихи?..
Молодой человек приоткрыл окно, усевшись на узкий подоконник в надежде допить чай в медитативной обстановке, успокаивающей нервы.
Если бы Наруто не знал Саске вдоль и поперек, он бы сказал, что вчера друг готовился к важному тяжелому, но долгожданному решению. Это ведь не могло быть то, о чем он подумал? Нет ведь?
Узумаки смотрел в окно, а холодный женский голос в трубке говорил одно и то же после нескольких гудков.
Оставьте сообщение.
В поле зрения короткой вспышкой мелькнуло фиолетовое пятно за окном. Сердце дернулось.
Саске!..
Наруто не знал, что на него нашло. Он молниеносно оделся, оставив чай остывать на подоконнике, и выскочил за дверь в надежде догнать друга.
But I'm a creep, I'm a weirdo. What the hell am I doing here? I don't belong here…* - хриплым полушепотом напевает Хоук, с тоской смотря на рокс с янтарной жидкостью. Он почти лежит на столе, подпирая тяжелую голову одной рукой. Пряди волос его спутаны и взъерошены, да и сам он помятый, как городской воробей.
Наруто не знает, что сегодня Хоук разорвал непрочные отношения с Анко, и сегодня ему впервые за долгое время приснился кошмар. Из тех самых, что заставляют проснуться в холодном поту с приступом панической атаки. Хоук – не Саске, и он видел только один выход из таких ситуаций.
Наруто ничего не знает, но он ждет, когда друг сможет разоткровенничаться, как на приеме у психиатра. Он слушает его голос – мелодичный и приятный, но какой-то уставший и отчаянный – и слышит в нем Саске.
Хоук поднимает на него помутневшие глаза, и залпом осушивает бокал, чуть поморщившись. Рядом с ним – тяжелая железная пепельница, кладбище, наверно, целой пачки сигарет, пахнущих пряным черносливом.
- Почему так, Наруто? – вдруг спрашивает Хоук, и Наруто видит в глазах друга смятение и боль, - Почему так больно внутри? Он кладет руку себе на грудь, недалеко от того места, где бьется сердце, и расширившимся глазами смотрит на Наруто, ожидая ответа.
Наруто не знает, что ответить. Он нервно барабанит пальцами по столу и пытается подобрать подходящие слова. А какие они могут быть?
Потому что ты Саске? Потому что твой брат убил твоих родителей? Потому что ты одержим Итачи с самого детства?
Потому что он для тебя – весь мир?
Хоук смеется – и его смех горький, лающий, отрывистый.
- Не говори мне ничего. Просто налей еще, сейчас анестезия подействует…
Нет, Саске. От этого не придумали обезболивающее. Алкоголь – лишь временная преграда, и когда-нибудь все рухнет.
…Он почти бежал за ним, но Саске был далеко, слишком далеко, а снегопад усиливался с каждой секундой, превращаясь в метель. Учиха ускорял шаг, и полы его пальто развевались, точно рваная изуродованная тень.
- Саске! – крикнул Наруто. Эхо голоса отдалось по пустому шоссе, звук отталкивался от тяжелых железных балок и перил, тормозил об асфальт, поглощался пушистым снегом.
Подъем на мост, скользкие ступеньки. Быстрый пульс, бьющий по барабанным перепонкам. Румянец, приливающий к щекам.
Фигура, худая и высокая, - казалось, метель вот-вот подхватит ее и унесет, - резко остановилась, будто натолкнулась на невидимую стену.
Наруто бежал, - ведь Саске мог передумать в любую секунду. Он и не казался особо реальным, - просто чернильное пятно в воздухе, мираж, иллюзия. Тень самого себя.
Ветер трепал широкую ленту пурпурного шарфа. Снег оседал на черных волосах, путаясь в них.
- Саске! – Наруто остановился в трех метрах от друга. Дыхание сбилось, оно было тяжелым, рваным. – Ты какого хрена на звонки не отвечаешь, идиот?!
Наруто злился, хотя ему так хотелось рассмеяться.
Он так давно за кем-то не бегал.
Саске медленно обернулся. Черный, белый, темно-синий, фиолетовый. Неузнаваемый. От семнадцатилетнего лучшего друга со слабой улыбкой и от двадцатилетнего саркастичного Хоука не было ничего.
Этот Саске не был знакомым. Лишь отдаленно напоминал…
Метель вокруг них. Между ними. Танцует, вьется, кружится, беззвучно хихикает. У нее, должно быть, злой смех проказничающего ребенка.
…еще более искаженную копию и Хоука, и Саске.
Учиха не произносил ни слова. Он просто посмотрел в глаза своему другу, который всегда умел читать его мысли по взгляду. Он казался продолжением снегопада, надвигающегося бурана, - такой же холодный и неконтролируемый, красивый и опасный.
Наруто застыл, и его глаза – слишком яркие, нереальные среди монохромной серости, - удивленно расширились.
- Нет, ты не мог этого сделать… Скажи мне!
Неужели ты решился на месть?
Саске повел плечом и нахмурился. Ветер игрался его волосами, делая похожим на растрепанную птицу.
Ему, наверное, очень холодно. Он держит руки в карманах, но не запахивает пальто. Он кажется еще более бледным, чем обычно. Даже румянца на скулах нет.
Наруто делает один шаг навстречу, и точно так же Саске делает один шаг назад, своим движением показывая, что не даст к себе приблизиться. Снег чуть похрустывает под их ногами – и этот звук кажется оглушающе-громким.
Узумаки почувствовал, как раздражение кипятком разливается по его венам.
- Саске, ответь, придурок! - почти кричит он, боясь, что ветер унесет его слова. Снег едва не скрывал их из виду друг друга. Наруто чувствовал, как снежинки тают, касаясь его щек и рук, сжатых в кулаки.
Они стояли на огромном подвесном мосту, открытым всем ветрам. Похожий на Бруклинский в Нью-Йорке, этот был короче и неприметнее. Под ним протекало ленивое и величественное стальное течение реки, еще не покорившееся холоду.
Еще вчера Саске разговаривал здесь с Риусом. Сегодня он не желал разговаривать здесь с Наруто.
Учиха опустил глаза, и поджал губы, словно обдумывая что-то. Он был собранным и растерявшимся одновременно.
- Ты уходишь. - выдохнул он, почувствовав боль в обветренных губах, не в силах поверить в свои слова. Саске чуть сощурил глаза.
«Поздно, Наруто. Не останавливай меня», - говорил его взгляд.
Ветер трепал распахнутую, слишком яркую для такого ненастного унылого дня куртку Узумаки. Мех капюшона щекотал щеки.
- Саске, ты не можешь еще раз все бросить!
Учиха удивленно вскинул тонкие брови, холодно смотря на друга. Фиолетовый шарф вился вокруг его шеи, словно хотел задушить.
Еще как может, - пробежала шальная бесконтрольная мысль в голове Узумаки.
Остановить. Он не должен уйти снова.
Наруто сделал шаг вперед. Саске сделал два шага назад.
Ледяной насмешливый взгляд мешал шевелиться. В нем было слишком много боли и ненависти к себе, которая проскальзывала на короткие мгновения-секунды. Если бы эти эмоции можно было облечь в физическую оболочку, они бы обжигали. А Саске был слишком эмоциональным и восприимчивым, чтобы уметь скрывать эмоции так же мастерски, как это делает Итачи. Что случилось, черт побери? Почему боли стало еще больше? Почему ненависть никуда не ушла? Что между ними произошло? Что с Итачи?
Вопросы сыпались, но Саске не желал на них отвечать.
Он развернулся к Наруто спиной, вдохнув воздух полной грудью.
«Прощай».
- Нет, никуда ты не свалишь, - зло произнес Наруто, в несколько шагов оказываясь рядом с Саске и кладя руку ему на плечо, - Прекрати вести себя, как глупый ребенок!
Саске повернул голову. Взгляд его был непроницаем, лицо было уставшее, и вблизи он пугающе напоминал своего старшего брата.
- Не уходи больше никуда. Хватит. Остановись, - тихо произносит Узумаки, не отводя от друга взгляда.
Хватит убегать и спихивать свои проблемы на других.
Учиха высвободил свое плечо из-под руки друга и чуть нервно улыбнулся краешком побелевших губ. Его глаза не улыбались.
- Скажи что-нибудь. Не молчи.
Саске ничего не ответил, лишь крепко обнял Наруто, который никак не ожидал такого от ненавидящего тактильных контактов друга.
Снег кружился вокруг них, как лохмотья гигантской паутины, как прутья динамичной невидимой клетки или огромный кокон неизвестной бабочки.
Наруто, слегка помедлив, обнял Саске в ответ, прижав к себе сильнее.
Не отпущу.
Мертвая, звенящая тишина, нарушаемая лишь свистом ветра, повисла в воздухе. От Саске веяло холодом и чуть-чуть – перечной мятой.
Длинные холодные, как у покойника, пальцы, оказались на шее Наруто, обжигаясь о ее тепло. Прикосновение вызвало болезненно-приятные мурашки вдоль позвоночника.
- Прости, Наруто, - шепнул Саске ему на ухо.
Пальцы с силой надавили на две самые опасные и слабые точки человеческого тела, пережали обе сонные артерии. Наруто понял свою ошибку, понял, что угодил в ловушку, но Саске держал его так крепко, что парень не мог даже шевельнуться.
Детская игра.
Когда он стал сильнее меня?
Искры – красные, белые, зеленые, лиловые, всполохи радужного цвета, разлитое по белой скатерти красное вино, психоделичный фейерверк на ночном небе с инвертированными цветами. Галлюцинация спятившей радужки. Дикий танец снежинок вокруг.
Кислород…
Саске, ты всегда был поганцем.
Темнеет в глазах. Вязкая, тягучая, как жидкая нефть, темнота - кажется, ее можно потрогать, и с отвращением одернуть руку от склизкой дряни.
Нет, не всегда ты был таким, Саске.
Наруто вырывается, пинает друга, пытается его оттолкнуть, но тот держит его, не ослабляя хватку пальцев и цепкого захвата объятий. Бесполезные попытки, как и попытки солнца пробиться сквозь плотную темную тучу, закрывшую его своей зыбкой массой.
Немного перечной мяты. Немного слепоты. Немного тошноты и холода, снега под ногами, немного дрожи в подгибающихся коленях.
Если Саске не рассчитает время, Наруто умрет.
У одного сердце бьется бешено, трепыхается, как умирающая птица в клетке, а у другого бьется спокойно, размеренно и словно машинально. Может, и нет там, под ребрами, сердца, есть только шестеренки, гайки и винты из металла, похожего на золотистую латунь?
Что ты делаешь? Что ты, мать твою, делаешь?
Сознание затухает, мозг отключается из-за нехватки кислорода.
Оксиджен ему важнее, чем какой-то там Учиха.
Наруто оседает на землю, и Саске опускается на колени вместе с ним, мягко придерживая слабеющее тело друга. Полы пальто чернильной тенью ложатся на снег. Глаза цвета блеклого азурита смотрят на Саске вопрошающе и непонимающе.
Я же всегда хотел защитить тебя. Ведь ты делал то же самое.
Ведь мы же друзья.
Неужели ты забыл это?
Глаза Саске непроницаемы и темны, как у Итачи, но пусты, как у мертвеца. Его чуткие пальцы держат пульс лучшего друга, контролируют кровоток к голове.
Они держат его смерть.
Наруто бледнеет.
«Не надо меня спасать», - говорят темные глаза.
«Ублюдок, тебя нужно спасать в первую очередь. От самого себя».
Сознание Узумаки затухает, как пламя свечи на ветру, и его тело безвольно расслабляется в руках друга. Саске медленно убирает пальцы от шеи Наруто и опускает голову, поджав губы. Челка падает на его глаза. Он неуверенно и осторожно касается волос друга – жестких, непослушных, светло-пшеничных, поблекших, но все равно по-осеннему ярких.
Он сидит так еще несколько минут, - неподвижной скорбящей статуей, воплощением зимы, холодным, отчужденным и печальным, - а потом медленно встает с колен, аккуратно положив голову Наруто на припорошенную снегом землю. В его руке, - мобильный друга, на экране – неприлично короткий номер общей службы. Он называет адрес, но не называет своего имени, и небрежно бросает телефон на землю.
Даже ветер не мог сказать, какие мысли возникали в голове черноволосого молодого человека.
Саске бросает на Наруто последний бессмысленный взгляд, резко оборачивается, и чуть ли не бегом, чуть ли не летя, подгоняемый ветром и метелью, под звуки отдаленных сирен перебирается на другую сторону моста.
В его мыслях этот мост горел ярким пламенем, - если бетон и камень могут пылать.
Пешка покинула шахматную доску. ---------------------------------------------- *Хоук напевает всемирно известную песню Creep в исполнении Radiohead. Перевод примерно таков: Я всего лишь слизняк, я человек со странностями, Что, черт возьми, я делаю здесь? Мне здесь не место.
Пишем 10 вещей, которые вы обещаете выполнить в 2012-ом, потом отмечаем пять человек, которые тоже выполнят моб:
и пофиг, что сегодня уже третье!
1. Я обещаю закончить БИ. 2. Я обещаю наведаться в СпБ. 3. Я обещаю съездить в Кениг. 4. Я обещаю меньше ныть и закатывать истерики. 5. Я обещаю стать Максом. или Балем, в конце концов. 6. Я обещаю попробовать кальвадос. 7. Я обещаю быть меньшим пессимистом. 8. Я обещаю поднять свою самооценку. 9. Я обещаю писанину по Неверу. 10. Я обещаю устроиться на более-менее постоянную работу.
все, сейчас точно выблюю свои легкие и пойду спать опять, потому что температура не падает. как я приползу в таком состоянии на экзамен по французскому завтра - не имею ни малейшего представления.
есть такое крайне бесполезное занятие - пытаться уснуть. эпик, эпик, эпик фэйл.
доброе утро.
зато! - перечитана биография Кристофера Нолана, и окончательный диагноз - талантище, черт побери. - посмеялся над цитатами Джареда Лето, заодно пролистал всю его биографию и фильмографию. - скачал саундтрек к "Аркхэм Сити", вещица неплохая для любителей прогрессив- и индастриал-рока.
и сделал еще массу полезных и бесполезных вещей. а теперь - можно пугать просыпающихся родителей внезапным!появлением из-за угла. они же привыкли, что я сплю целыми днями.
ну почему, чел сверху, почему, когда мне нужно выбраться на улицу, с неба идет снег, да не просто снег, а чертова метель? ааагрх, ненавижу такие подставы. а выбраться придется - ибо еще не все подарки купил, да и в "Нияме" погреться хотелось в компании ноута.
блабла о БИосталось написать два куска, ааааааа, но каких!!11 *фейспалм* плюс вычитка бетой, уложиться до тридцать первого, уложиться до тридцать первого, просто повторяй себе это почаще, Вайри. плюс - набросать небольшой драббл на заказ, ибо то, что набрасывают мне - великолепно!
Запостить у себя 10 мелочей, которые хотел бы получить в подарок. Осчастливить 10 френдов, которые должны сделать то же самое.
на самом деле, мне найти и купить подарок очень просто.
1) птички. статуэтки, подвески, феньки, кольца, картины, футболки. и с птичками. хищными. можно в клетках. не знаю, это уже личный символ. 2) да хоть один диск Alter Bridge в руках подержать) 3) алкоголь - темный ром или виски. 4) парфюм - Burberry 5) шарфы, разной длины, цветов и размеров, исключая розовый ХД 6) ежедневники. большие, удобные и красивые. 7) хорошая ручка, а то я вечно стреляю) 8) то же и к зажигалке относится. 9) всякие девайсы типа флэшек, мышек, хардов) 10) фанфикшен, зарисовки.
Арда, про рост, абсолютное. Галадриэль - шесть футов четыре дюйма [193,16 см], ("самая высокая из эльфийских женщин, о которых рассказывает история", оно же "мужской(?)/человеческий рост" по нуменорскому определению"
Келеборн - того же роста (Они одинакового роста - ВК) - [193,16 см]
...на этом точные меры роста эльфов у нас закончились! Переходим к людям!
Элендил - данные расходятся. - то ли примерно 241 см, "почти на пол-ранги выше человеческого роста", "считался самым высоким из всех нуменорцев, спасшихся при Падении" - то ли, как и Исилдур "семи футов роста [213,5 см]" (Во второе мне верится больше).
Арагорн - "должен непременно быть очень высоким человеком... по крайней мере 6 футов 6 (дюймов) [198,24 см]"
Боромир - "был ненамного ниже (скажем, 6 футов 4 (дюйма) [193,16 см]" (Одного роста с Галадриэль и Келеборном).
Эомер - "он был высок, того же роста, что и Арагорн" [198,24 см]
Хоббиты в целом - "от трех до четырех футов ростом, никак не меньше и редко когда больше" (т.е. где-то 90-120 см) Бандобрас Тук - "четыре фута пять дюймов" (~ 130 см).
А теперь - та-дам! - переходим к майар. Цифра одна, зато прекрасная:
Гендальф - "5 футов 6 дюймов в высоту [= 167,5 см]... То есть он был бы невысоким человеком даже в современной Англии, особенно учитывая согбенную спину"
К сему не могу не выдать еще одну информацию, к росту отношения не имеющую... о том, что Галадриэль и Гендальф активно сотрудничали в Белом Совете, мало того "Галадриэль желала, чтобы Гендальф был главой совета" (Сильм, глава "О кольцах власти")... А теперь представим сию совместную работу... в т.ч. с соблюдением масштабов! Давно хочу прочитать что-нибудь качественное об их знакомстве... вдруг кто еще напишет! Надо сказать, что недавно пролетевший по Сети трейлер "Хоббита" в этом отношении Гендальфу сильно польстил, он там почти одного роста с Галадриэлью.
Источники: текст "Нуменорские линейные меры" (приложение к "Поражению в Ирисной Низине" - см. "Неоконченные сказания"); заметка 1969 года", опубликована в Reader's Companion by W.G. Hammond and Ch. Scull; заметка о внешности персонажей ВК, опубликована - "История Хоббита", т.1, с. 49; "Пролог" к "Властелину Колец";
А, P.S.! Профессор Толкиен - 174 см ("Письма", № 294) Большая Желтая Мышь, которая пишет вам этот список - 181 см (Измерено сим годом об дверной проем by Аше).